— Доброе пиво, — довольно крякнул Кражич, одним махом выпив кружку и потянувшись за второй.
— Доброе, — согласился Штефан, и Дымарь облегченно выдохнул и довольно заулыбался.
— Колбаски вот, закусывайте, — грохнула тарелками Квитка.
От горячих, с пылу с жару, бандерских шел острый чесночный дух, и Штефан почувствовал, как рот наполняется голодной слюной. И то, с утра, кроме яишни, считай, не ел ничего. Некогда было.
Он придвинул большую глиняную тарелку.
Бранко тем временем уже успел ухватить румяную колбаску. Друг откусил ее и расплылся в довольной улыбке.
— Вкусно, — одобрил Кражич. Он обвел взглядом посетителей кабачка и обратился к Блаждену: — Хороший у вас повар, дан Дымарь, — похвалил друг.
— Ото ж золотые слова! — смущенно крякнул хозяин заведения и, поклонившись, торопливо направился к кухне. Вскоре его сбитая фигура в длинном черном фартуке исчезла за раздвижными деревянными дверями.
— Дымарь никому не доверяет колбаски жарить и пиво варить, — пояснил другу Штефан. — Сам все делает. И секретов не выдает.
— Дельный мужик, — одобрительно заметил Кражич и неожиданно посерьезнел. — А вот наместник у вас, ваше сиятельство, дерьмо человек, — понизил голос друг. — Нутром чую, такой же вор, как и Винкош.
Штефан отставил кружку и задумчиво посмотрел на Бранко.
— Предлагаешь и его вздернуть?
— А почему бы и нет? Видно же, что вор и мошенник.
— Не выйдет, — покачал головой Штефан. — Драговец — барон, и в покровителях у него сам герцог Краунец. Как бы мне ни хотелось избавиться от него прямо сейчас, действовать придется осторожно.
— Эх, ваше сиятельство, привыкли вы все просчитывать и продумывать, — хмыкнул Бранко и усмехнулся. — А видали, как они струхнули, когда про Винкоша услышали? Особенно этот жирный боров.
Штефан кивнул. Струхнули, да. Потому как повязаны тут все.
Он вспомнил предрассветную темноту двора, испуганные лица слуг, темный силуэт виселицы, рыдающего Винкоша. Жалел ли он о том, что пришлось казнить вороватого слизняка? Нет. Заслужил. Столько украсть за двадцать лет… От богатого некогда имения почти ничего не осталось. И ладно бы только его обворовывал, так ведь и у слуг последние крохи отбирал, страже гроши платил. Цифры сами за себя говорят.
А вот с остальными все не так просто. Винкош подельников сдал, а доказательств их вины нет. И дворецкий, и глава стражи перед законом чисты. И хоть знает Штефан, что оба заслуживают наказания, а сделать ничего не может. Пока не может.
Он нахмурился. Слишком долго графство жило без хозяина. Слишком распоясалась местная верхушка. И наместники, и чинуши, и судейские. До них он пока добраться не может, но вот устрашить, поставить на место, чтобы не зарывались, показать, кто здесь господарь, вполне способен. Теперь, когда они знают, что в графстве снова действует старый закон, поостерегутся так уж явно на рожон лезть.
— Ничего, командир, — словно подслушав его мысли, тихо сказал Бранко. — До всех доберемся, никто от расплаты не уйдет.
Штефан кивнул. Как всегда, друг без слов понимал все, что он думал.
— Доберемся, — подтвердил он и усмехнулся. — Ешь похлебку, Бранко. Остынет.
Обратно возвращались уже в темноте. Грязь под копытами лошадей чавкала особенно мерзко, с какими-то злорадными всхлипами, деревья нависали над дорогой угрюмыми черными стражами, луна скрылась за тучами, и им с Бранко приходилось пробираться едва ли не на ощупь.
Нужно было раньше выезжать, при свете. Но как тут уедешь, когда Блажден такой пир закатил? Да и не хотелось ему в замок, оттягивал, как мог, возвращение под мрачный кров родового гнезда. Тяжело ему там было, маетно. И зверь неспокойно себя вел, далеко не уходил, к самой коже пробивался, принюхивался ко всему, присматривался. Не доверял.
— Слышь, командир, — нарушил молчание Бранко. — Я тут спросить хотел…
Друг замолчал, и Штефан почувствовал его напряжение.
— Спрашивай, — поторопил он.
Почему-то казалось, что Кражич хочет спросить о неприятном, о том, о чем сам Штефан предпочел бы не говорить.
— Ты со зверем своим в ладах?
Голос Бранко звучал настороженно.
Штефан усмехнулся. Что ж, вот он и прозвучал, неприятный вопрос. Знает его Кражич, ой как хорошо знает! Долго примерялся, седмицу целую, а теперь вот спросил.
— Почему спрашиваешь? — уточнил он.
— Да я тут на днях девчонку на кухне видел, — ответил друг. — Уж больно раны у нее… приметные.
Штефан поморщился. Ту первую ночь под родной крышей он помнил плохо. Можно сказать, выпала она из его жизни, словно и не было. Что творил, где его носило — одному Скарогу ведомо. Знает только, что зверь на свободу вырвался, не смог он его удержать, а еще почему-то прикосновение маленькой крепкой руки к животу запомнилось, жар, от нее по телу прошедший, и глаза любопытные, синие, как вода в Затонке, и такие же прозрачные, кажется, посмотри подольше — и всю душу до самого дна увидишь.