Верити порывисто вздохнула:
— Вы? Как Годфри? О нет!..
Его взгляд стал острее.
— Вы очень уверенно это говорите. Она взяла себя в руки.
— Я… я… да. Ваше доброе имя свидетельствует, что вы… что вы… Во всяком случае, я уверена. Но пожалуйста, уходите!
Он не ответил. Вместо этого подошел к ней, медленно поднял руку и провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, обвел линии подбородка, мягко дотронулся до шеи. Все заповеди здравого смысла и скромности взбунтовались в ней, требуя, чтобы она отвела его руку. Она не двинула ни пальцем, оставаясь в плену его нежного, лишавшего сил прикосновения. Когда и кто в последний раз касался ее так нежно?
Ответ потряс ее до глубины души. Почти пять лет назад. Макс Блейкхерст. Только теперь его прикосновение лишило ее покоя, волной дрожи прошло по ее телу.
Спустя мгновение его рука упала. Он наклонил голову:
— До свидания, Селина.
Дверь за ним закрылась. Верити медленно подняла руку и провела ею по следу его пальцев.
Через двадцать минут Макс выехал из конюшни. Если леди Монкриефф преследует его по всему дому, отступление было единственной разумной тактикой.
Он пришпорил кобылу, ища забвения в перестуке летящих копыт и мощном движении мышц под его седлом.
Несколькими милями далее затрудненное дыхание лошади подсказало ему, что пришло время возвращаться к дому. Он остановил взмыленное животное, спешился и ослабил подпругу.
— Тише, девочка. — Он обтер потную морду. — Я немного пройдусь. Дам тебе передышку.
Чувство вины и отвращения к себе не оправдывает попытку загнать лошадь. Спешить некуда, он может потратить на обратную дорогу массу времени. А когда он вернется, принесет извинения и отбудет. Ничто более не держит его в Фарингдон-Холл.
Или?..
Глубокие серые глаза возникли перед ним. Настороженные глаза, чуть прикрытые веки, окаймленные темными ресницами. Селина… как там ее фамилия? Деринг. Селина Деринг. Он зашел в тупик. Дьявол, да почему он решил остаться ради Селины?
Все его тело напряглось, пока он медленно шел вперед, мысленно представляя себе все, что они могли бы сделать друг для друга. С того момента, когда той ночью она упала в его объятия, он ощущал притяжение к ней. Он хотел ее.
Ее очевидное нежелание иметь с ним что-то общее задело его за живое. Большинство девушек в ее положении изо всех сил расточали бы томные улыбки, с ног сбивались бы — в буквальном смысле, — чтобы возбудить его интерес. Нет, Селине так скоро от него не избавиться. Боже, она должна быть сладкой…
Нет! Будь он проклят, если поведет себя как Фарингдон, силой заставляя девушку покориться ему. Нет, ты так не поступишь. Все, что тебе нужно сделать, — это предложить. Она сможет отказаться. И она откажется.
Тут другая правда предстала перед ним. Когда он ушел, что могло помешать Годфри продолжить начатое? Вероятно, самое большее — он выиграл для девушки передышку. У него вырвалось проклятие. Ему хотелось как можно скорее отряхнуть прах этого дома с ног своих, но он не мог. Пока не уверится целиком и полностью, что Селина в безопасности.
Его пригласили погостить тут две недели. Осталось чуть более одной. Этого достаточно, чтобы завоевать доверие Селины — и ее чувства.
Чувства? С какой стати он решил об этом заботиться? С каких это пор его стали интересовать чувства какой-то из его многочисленных любовниц? Все, чего ему было от них нужно, — пара месяцев простого и скромного удовольствия. Ну, три, но не больше. Ну, может быть, не совсем скромного…
Ну ладно. Разумеется, нескромного. Но не более трех месяцев. Как бы они ни были привлекательны. Итак, вывод прост: он хочет Селину. Вместе с ее веснушками.
Но если она его не хочет?
Он отогнал эту мысль. Взять ее к себе в качестве любовницы — это самый легкий и приятный способ ее защитить. Вот и все.
На следующее утро, торопливо идя по верхнему коридору, Верити услышала тихий умоляющий голос:
— Нет, сэр, не надо… пожалуйста…
Она на мгновение заколебалась. Ей следовало помочь Селии подготовиться к верховой прогулке с гостями… Послышался испуганный всхлип, а затем звон, треск и вопль отчаяния. Гнев смел остатки ее осторожности. Подхватив юбки, она пустилась бегом, обогнула угол и увидела одну из младших горничных, Сьюки, сидящую в слезах над грудой разбитого фарфора. Пальцы ее в бессмысленном отчаянии перебирали осколки.
Над ней стоял Годфри с веселой улыбкой на лице.