И еще один случай на эту же тему.. Некто В. Д., с которым мы вместе служили в Афгане, сопровождал меня в Союз. Когда он навестил меня в госпитале — пришел вместе с женой, — я спел им одну афганскую песню. Они оба плакали. А потом… вот эта история с моим магнитофоном. Этот маг мне ребята привезли перед отлетом из Кабула. Ребята сбросились, добавили к моим и купили. В. Д. попросил у меня этот маг на время (он жил под Питером). Больше я своего мага не увидел: В. Д. продал его, а деньги, естественно, оставил себе…
Впрочем, не буду делать обобщений. Таких в Афгане все равно распознавали. Что на «боевых», что в жизни — порядочный человек везде одинаков, и на таких мне везло больше…
В начале сентября приехал профессор Булгаков посмотреть на меня. Увидев мои руки в тазу с водой — моя обычная поза, — он сразу определил — каузалгия! — и сказал, что берется меня оперировать. Таким образом, я оказался в клинике ВМА им. Кирова, в отделении нейрохирургии».
Будучи еще в окружном госпитале, Бурков написал письмо в Министерство обороны; в приложенном к письму рапорте он настойчиво просил, чтобы его оставили в армии. Ответ пришел, но не был он ни положительным, ни отрицательным. Валерия лишь уведомили о том, что его вопрос будет рассматриваться после окончания лечения. Обнадежило молодого офицера то, что по его письму приехали два полковника из медслужбы округа. Отнеслись они к Буркову доброжелательно. Сказали, что служить с такими ногами, наверное, можно, но, разумеется, если будет разрешение, что все, мол, зависит от того, как пойдет лечение руки.
И вот в сентябре Буркова вновь готовят к операции. Ее отложили до 15-го числа. Отсрочку дали по вполне резонной причине: после столь сложных хирургических вмешательств резервы организма Валерия сильно поубавились. Да он и сам это чувствовал — следовало восстановить силы. Он заметил перемену и в своем настроении, надо было разобраться, что стало с запасом душевных сил. О чем он размышлял в тот период, записано в дневнике:
«Вообще, насчет мужества, силы воли и героизма у нас в палате часто разгорались споры. Иногда ребята ставят в пример мою силу воли. Я же считаю, что никакой особой воли я не старался проявлять. В том числе и в отношении к тем неприятностям, которые доставляла мне рука. Куда денешься, раз она болит… Не умирать же. Значит, терпеть надо, сама жизнь заставляет…
Я искал для себя ответ, достаточно вразумительный, на вопрос: что же это такое — мужество? Хотя другие скажут, а что тут неясного? Кажется, нашел: «Мужество делает ничтожными удары судьбы», — это сказал кто-то из древних, в книге вычитал. В той же книге мне понравились еще два изречения: «Поведение — это зеркало, в котором каждый показывает свое лицо» и «Жизнь человеческая подобна железу. Если его употреблять в дело, оно постепенно истирается. Если не употреблять, ржавчина его съедает».
Насчет Маресьева (повесть мы слушали всей палатой по радио) я говорил, что его достоинство не в том, что он встал на ноги, а в том, что поставил перед собой цель и достиг ее. С автором повести я не согласен в одном. Уж больно он разрисовал переживания героя после ампутации: мол, как жить дальше? Если передо мной такой вопрос и возникал, я знал, как на него ответить…»
Валерий рассказывал раненым, собравшимся в палате, о летчике, по-настоящему мужественном парне, с которым он оказался вместе в реанимационном отделении Кабульского госпиталя.
Тогда, вторично очнувшись после операции, Валерий услышал, что его окликает кто-то. Оказалось, раненый с соседней койки увидел, что Бурков открыл глаза.
— Живем, значит…
«Где же мы встречались?» — силился вспомнить Бурков.
— Ты что, Валер, не узнаешь, что ли? Вспомни Кандагар…
— А, теперь ясно, ты на «грачах» летал, — ответил Валерий слабым голосом. Вспомнил он, что встречался с этим летчиком, капитаном Серегой Соколовым, когда бывал в эскадрильи «Сухих» (Су-17) в Кандагаре.
— Ты как сюда попал? — спросил Валерий.
— Сбили под Кабулом…
Впоследствии Валерий узнал подробности того, что произошло с Соколовым.
Летчик, катапультировавшись из подбитого самолета, приземлился по несчастью на территории, занятой противником. В расположении душманов, обнаруживших нашего авиатора, опускавшегося на парашюте, ликовали: прямо в руки шла богатая добыча, ведь за голову советского летчика платили большие деньги. Еще не погас купол парашюта, как летчика стали окружать «духи», спешившие взять его живым. Сергей отстреливался около часа, но кольцо душманов сжималось, они подползали все ближе. Летчик был ранен в область таза и в ногу несколькими пулями. Боеприпасы иссякли, оставалась последняя граната. Чувствуя, что сознание покидает его, Соколов, выдернув чеку, положил гранату под грудь: знал, что «духи» захотят проверить — жив или нет, перевернут его, и тогда граната сработает наверняка, даже если он будет без сознания.