Утром врач, осмотревший Валерия, заявил безапелляционно:
— Будем оперировать. Иначе, если запустить, придется отрезать вам ногу выше колена…
Вот такого подвоха, когда, казалось, самое трудное позади и ты у самой цели, он не ожидал.
— Не надо, — ответил Бурков с сумрачным видом. — Вот увидите, заживет, как на собаке.
Когда врач ушел. Валерий раздобыл иглу, смочил ее в зеленке и стал осторожно делать проколы в тех местах, где были нарывы, чтоб выходил гной. Прикладывал листочки подорожника, протирал кожу спиртом. Удивительное дело: опухоль стала спадать, боли в ноге утихли. А дней через восемь вовсе зажило.
Обрадованный благополучным исходом этой истории, Валерий позвонил друзьям, попросил, чтобы принесли книги по математике и иностранному. Засел за учебники, занимался усиленно, наверстывая упущенное время. Почувствовав себя несколько лучше, снова встал на ноги, выходил в город: надо было наведываться на завод и в лабораторию, ездил на подгонку новых протезов.
Двадцать пятого июля Валерий получил, наконец, все три пары готовых протезов и выписался из госпиталя. Время отпуска — да какого там отпуска, в кавычках разве что, — истекало. Лето, та пора, когда для более счастливых отпускников «солнце светит и палит», было в зените, но отдых следовало отложить до лучших времен. Как распорядиться оставшимися днями, об этом он не раздумывал: ведь надо было навестить мать. Двадцать пятого улетел в Челябинск.
Появился он там, в военном городке училища, как всегда, неожиданно: ни раньше, ни с дороги ничего не сообщал. Но, поравнявшись с клубом, зашел, чтобы позвонить оттуда матери на работу.
Возле летней столовой увидел в группе молодых офицеров своих знакомых. Подошел к ним, поздоровался. Один из них сказал:
— А говорили, без ног… Зря трепались, выходит.
— Да нет… верно говорили.
— Как?! Без ног! — у капитана округлились глаза. Он отступил на шаг, будто впервые видел Валерия. — Шутишь!
— Вот так! — ответил Валерий и постучал по протезам.
— Слушай, а по тебе не заметно. Ну, ты даешь!
Оставив оторопевших от удивления офицеров комментировать на свой лад столь необычное явление, Валерий зашагал к дому. В душе он, конечно, торжествовал.
Александра Тимофеевна знала уже о большой радости сына, о том, что его оставили в армии. Была рада его счастью, счастлива сама. Валерий светился весь радостью, сиял — это больше говорило глазам, сердцу матери, чем то, о чем рассказывал он ей — про ответ на свой рапорт, о предстоящем поступлении в академию.
Когда гостил дома, Валерий тоже не терял времени: много часов проводил в библиотеке училища, готовился к экзаменам. Незаметно пролетели эти дни. Пора было возвращаться в Москву.
…Позади приемные экзамены. После мандатной комиссии молодым офицерам, зачисленным в академию, предстояло пройти в торжественном марше.
Плац возле учебного корпуса. Утреннее солнце еще не успело разогреть асфальт. Со стороны сквера от молодых лип, вязов доносится легкий ветерок, опахивающий ласковой прохладой разгоряченное волнением лицо майора Буркова, теперь уже слушателя академии, главной кузницы кадров Военно-Воздушных Сил страны.
Молодые офицеры в парадной форме стоят вольно, разбившись на живописные группы. На лицах — праздничное настроение, улыбки, перебрасываются веселыми шутками. Валерий хотел в это утро казаться, как все, старался не выдать своих чувств, но, наверное, у него не получалось. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, как он томится ожиданием, что было у него на душе в эти минуты.
Прозвучала команда: «Встать в строй!» Ни разу прежде эта команда, бессчетно повторенная с того дня, когда услышал ее впервые от комвзвода в училище, так, с такой силой не подхватывала его, как в этот миг. Будто разом запели все горны, заиграли военные оркестры.
Сначала слушатели показывали прохождение строевым шагом в колонне отделения, по одному. Валерий шел пятым. Сперва было желание попроситься занять в строю место подальше от направляющего, но потом эту мысль отбросил как малодушную, да и не положено, при его-то росте — строились по ранжиру. Проходя мимо группы офицеров, проверяющих, конечно, испытывал такое чувство, будто шел по канату, натянутому над бездной, хотя в мыслях отрепетировал каждый шаг. Сердце, казалось, забивало гулкий грохот барабана, бухало в груди и не в такт, конечно, частило.
Нормально прошел. Не сбился с ноги, четко, как все, обычным строевым шагом — сто двадцать в минуту, «выше ногу, носок прямей, в коленях не сгибать», как учили.