«Письмо служащей погранкомендатуры Пульниковой Ефросиньи Михайловны.
Я, Пульникова Е. М., 1900 г. р., работала в погранкомендатуре с 21 ноября 1930 г. по 10 марта 1939 г. машинисткой, затем делопроизводителем…
В 1930—1933 годы много горя и слез своими бесчинствами и зверствами принесла банда Семки Чуваша (Семен Арвейников) из Константиновки. Они уводили людей, угоняли скот. Были неуловимы из-за умелой и разнообразной конспирации. В октябре 1931 года бандиты убили С. Кривченко, с ним был Лебедев, но его нашли на пятые сутки, тяжело раненного, с обмороженными ногами. Он был без сознания. Они оба с одного пограничного поста. Кривченко убили в перестрелке.
19 июля 1932 года на перевале Каракезень убит С. Кривошеин. В операции участвовало много комсостава комендатуры, длилась она около трех суток. Привезли Кривошеина с забинтованной головой, так и хоронили…
9 или 10 июля 1933 года погиб Крымцов на погранпосту, хоронили на следующий день. Был также зверски истерзан… Имен всех не помню».
Для многих зрительный образ границы, именно как той черты, что отделяет государство одно от другого, связан с контрольно-следовой полосой. Это ошибка. Граница незрима. Вполне реальны только ориентиры, за которые она цепляется: вот этот склон, вот этот пик, вот эта речка. За спиной — вся прошлая и будущая жизнь. Только память рядом. И — застава, на которой все: дом, Родина, семья.
…Стальные растяжки гудят на ветру, удерживая вышку в более-менее приличной амплитуде. На воздухе друг друга не слышно, но отсюда, с высоты, совсем в другом ракурсе предстают и застава, и система, и даже горы — свои и чужие. Приближаем оптикой чужие: нет, все то же самое (как будто может быть иначе, но ведь граница завораживает!)
А Владимир Кузьменко смотрит на наши забавы снисходительно: ему за год тут каждый саксаул приятелем стал, каждый камешек. Привык уже к умопомрачительным жарким ветрам, к потрескавшейся земле, к одинокому озерцу (вода в нем целебная, и люди за тысячи верст приезжают) и к этому пятачку, забранному в бетон, — заставе. Застава — семья…
Внизу на пустынном плацу — забытый велосипед. Обычный трехколесный «велик», этакая крохотуля. Сынишка начальника заставы спит, наверное, как и солдаты. Сейчас все, кто не на службе, спят. Вон там, в загончике, даже поросята разомлели в тени (подсобное хозяйство!). Год назад он, молоденький лейтенант погранвойск, даже и не подозревал о наличии в природе таких пейзажей и… такой породы поросят. Волновался: а как-то примет все это Наташа? Из Подмосковья с первенцем на руках в этакие степи?
Думает лейтенант, сомневается, надеется… Жена пограничника — «профессия», требующая самоотречения, это доказательств не требует. Не все и выдерживают, чего греха таить. Те, что несут сей тяжкий крест до конца, достойны низкого поклона. Памятника достойны.
А вот капитан Аркадий Резнюк все свои проблемы решает спокойно, уверенно, как-то добротно. И вся его застава — в «отца-командира»: уютная, чистенькая, праздничная. Она уже в горах, прикрыта ими от ветров, она в зелени травы и кустов. Но и здесь праздники (такие, как наш приезд) — редкость…
Слушала пограничная семья нашу «концертную программу» — Веру и Сергея, долго не отпускала, аплодировала — давно забытые движения рук! Рядом с капитаном — его жена Елена, сегодня ее «выход»: в нарядном платье, прическа. Такой я ее видел задолго до встречи, за прилавком магазинчика (работает продавцом), нетерпеливо поглядывающей на часы. Проводят нас — и опять служба.
Познакомились они здесь, на границе. Елена жила в райцентре, а вот Аркадий — одессит. Родился в семье пограничника. Его отец, Василий Кондратьевич, еще в предвоенные годы служил срочную в Закавказье. Имеет несколько задержаний. В войну под Харьковом был тяжело ранен: из госпиталей вернулся домой только в сорок восьмом. На костылях вернулся. И с костылями сорок один год (!) работал на тракторе. С осколком войны, который все еще носит в себе…
Нет, было бы неверным вот так напрямую связывать отцовскую судьбу, его границу с сыновним выбором (Аркадий вначале даже поступал в авиационное училище), но и в сыновнюю память навсегда врезался тот осколок сорок третьего. И уже совсем не случайно в группе таких же ребят еще в училище подал рапорт с просьбой направить на самый сложный участок границы. Сейчас его участок — самый надежный. Только вот в последнее время не отпускает щемящая боль: «Бате уже семьдесят, врачи дважды спасали: сердце…»