— Знаю, в полиции.
— Да, в полиции. И кто? Мой родственник и жил он у меня. Со мной соседи даже здороваться перестали. Когда я шла по улице, спиной чувствовала их взгляды. Как-то попробовала с ним поговорить, чтобы он одумался, пока не поздно. Но где там! Вызверился на меня и спрашивает: «Что, на виселицу захотела? Так я тебе по-родственному веревку мылом смажу, чтобы меньше мучилась!» Бандит он, одним словом. Придет, бывало, пьяный в стельку и давай Лену гонять, избивал он так, что я ее водой отливала. Сына однажды прикладом винтовки так саданул, что тот неделю с постели подняться не мог. Лена при одном виде Романа как осиновый листок дрожала. Помню, как-то вечером села она у меня в ногах на кровати и говорит: «Убью я его, Галя, возьму ночью топор и убью гада! Сил больше моих нет. Такой позор, что мужик мой полицай, стыдно на глаза людям показываться, и жизни нет с ним. Не пойму, куда я смотрела, когда за него выходила». Еле я ее отговорила от такого шага, теперь все время жалею об этом. Надо было этого ублюдка действительно прибить, многие люди были бы благодарны, и Лена наверняка по сегодняшний день была бы жива-здорова.
— Галина Андреевна, что вам известно о его службе у фашистов?
— Мало чего известно. Сами знаете, какое время было. Куда хочешь — не пойдешь, с кем надо — не поговоришь. Правда, люди говорили, что его видели, когда он участвовал в карательных исходах по деревням, находящимся в зоне действия партизан. Да и он не дурак, наверняка старался там, где жил, меньше гадить.
— Галина Андреевна, а что с Леной случилось?
— Не знаю. Он пришел однажды днем домой, взял ее, и они ушли. Появился он дома на следующий день злой и пьяный. Сел за стол, поставил перед собой бутылку самогона, пока не выпил, молчал, а как осушил бутылку, стукнул кулаком по столу да как крикнет: «Галька, иди сюда!» Я была в кухне, делала вид, что у печки хлопочу, боязно было на глаза ему попадаться. Вхожу в комнату, а он уже вконец пьяный, за столом сидит, смотрит на меня глазами, налитыми кровью, и спрашивает: «Где сын мой?» — «Где ж ему быть, — отвечаю, — на печке спит». А он помолчал немного, потом говорит: «Ленка моя в деревню уехала, так ты пока посмотри за ним». «В какую деревню она поехала? — спрашиваю. — К кому?» А он волком взглянул на меня и отвечает: «Ты мне поменьше вопросов задавай да языком не мели по соседям, а не то я быстро сделаю из тебя молчаливую бабу! Сказал тебе, Ленка в деревню поехала, и все тут». Смолчала я. Вижу, что бесполезно что-либо спрашивать у него. Так мы и стали с Антоном — сыном его — жить, а сам он неделями где-то пропадал. Изредка приходил, что-нибудь из еды приносил: то сала кусочек, то хлеба, один раз полмешка пшеницы. Но потом надолго исчез и появился недели за две до прихода наших... Забрал Антона и сказал, что отвезет его к Лене, и как ушел, то больше я его не видела. А когда пришли наши, стала я Лену искать, но узнала только о том, что сожгли немцы ее родителей, а сама она как в воду канула. Потом ко мне приходили военные и бывшие партизаны, интересовались Романом. Слышала я со слов Матвея Калиты, что убили в бою Славука. Сколько я Лену ни искала — бесполезно было. И об Антоне я ничего не могла узнать.
На дворе уже стемнело. Дед Юзик молча сидел на длинной дубовой лавке и слушал, наверное, живо представляя то далекое время.
На улице Прыщ предложил:
— Уже поздно, сынок. Если хочешь, мы можем переночевать у моих дальних родственников, а завтра я поеду домой. Вижу, что тебе я уже не нужен. В чем мог — помог, а в остальном сам разберешься.
Ветров не возражал, и они молча пошли по полуосвещенной улице, каждый думая о чем-то своем...
Работа продолжается
Яськов никак не мог разбудить Максима. Он уже несколько минут тормошил его за плечо:
— Вставай, хватит тебе дрыхнуть!
Максим заворочался, промычал что-то нечленораздельное и, открыв глаза, спросил:
— Который час?
— Десять, а ты спишь! Можно подумать, что к девкам ходил!
Ларин пришел в себя окончательно и, сладко потягиваясь, заявил:
— За одно такое удовольствие спать на сеновале я бы переехал работать в деревню.
Яськов, слезая вниз, сказал:
— Пока ты тут сны смотрел, я еще одного человека нашел — он тоже видел на автобусной остановке Славука с чемоданом.
— А где Карпович?
— Он уже тебя ждет.
Ларин быстро оделся, умылся у колодца холодной водой и, пока Яськов помогал хозяевам подавать на стол завтрак, беседовал с Карповичем:
— Алексей Иванович, а кто вас предупреждал, что Славук предлагал вас «пакараць»?