Ее улыбка согрела его. Она улыбалась ему так, будто он был смесью всех тех прекрасных мужчин, в которых она влюблялась, читая книги, рекомендованные Карлом все эти годы. При этом он не походил ни на одного из них.
Раньше у Карла был небольшой живот, но с годами он исчез так же, как исчезли волосы на его голове. Так, будто они договорились вместе покинуть его навсегда. Теперь, в семьдесят два года, он стал совсем худой, но все еще носил старые вещи, которые были ему велики. Его бывший начальник говорил, это оттого, что теперь он потребляет только слова из своих книжек, а углеводов в них мало. «Зато много смысла», – всегда отвечал Карл.
Он всегда носил приземистые тяжелые туфли из такой толстой черной кожи и с такими прочными подошвами, что хватило бы на целую человеческую жизнь. Пара хороших носков – они тоже важны. А поверх – оливково-зеленый комбинезон и того же цвета куртка с воротником.
Он всегда надевал шляпу – рыбацкую кепочку с небольшим козырьком, чтобы защитить глаза от дождя и ярких солнечных лучей. Даже в помещении он ее не снимал, разве что на ночь. Без нее он чувствовал себя попросту раздетым.
Нельзя было встретить его и без очков, оправу для которых он купил пару десятилетий назад в антикварном магазине. За ними прятались задумчивые глаза Карла, которые всегда выглядели так, будто он слишком долго читал в потемках.
– Госпожа Шефер, как приятно вас видеть, – сказал Карл и направился к Урсуле Шефер, которая, в свою очередь, шагнула в его сторону, отдаляясь тем самым от Сабины Грубер. – Могу я предложить вам книгу, которая будет прекрасно смотреться на вашей прикроватной тумбочке?
– Прошлая мне ужасно понравилась! Особенно когда они в конце посмотрели друг другу в глаза. Поцелуй был бы еще прекраснее, чтобы закрепить этот финал. Но, пожалуй, я довольна и взглядом.
– Он даже напряженнее, чем поцелуй. Знаете, бывают же такие взгляды.
– Но не когда целую я! – сказала Урсула Шефер. В этот момент она казалась удивительно дерзкой, что с ней случалось редко.
– Эта книга, – Карл подхватил одну из стопки рядом с кассовым аппаратом, – ждала вас с тех пор, как ее распаковали. В ней действие происходит в Провансе и каждое слово прямо пахнет лавандой.
– Бордово-красные книги – самые лучшие! А она заканчивается поцелуем?
– Разве же я когда-нибудь рассказываю такое?
– Нет! – она взглянула на него упрямо, но книгу из рук выхватила.
Конечно, Карл ни за что бы не посоветовал ей роман без счастливого финала. Но ему не хотелось лишать Урсулу Шефер этой волнительной интриги: а вдруг в этот раз все будет не так?
– Я так рада, что существуют книги! – сказала она. – Ах, как же я надеюсь, что всегда будет так! Жизнь так сильно и так быстро меняется. Теперь все платят только пластиком, и когда я на кассе начинаю искать мелочь, на меня смотрят так странно!
– Письменное слово будет всегда, госпожа Шефер. Поскольку есть вещи, которые никоим образом не могут быть выражены точнее. А книгопечатание – лучший способ сохранять истории и идеи. Так они могут жить веками.
Карл Кольхофф попрощался с Урсулой теплой улыбкой. Через дверь, оклеенную рекламными плакатами, он вошел в комнату, служившую одновременно офисом и складом книжного магазина. Письменный стол был уставлен стопками книг, угол старого компьютерного монитора заклеен желтыми записками, а большой годовой календарь на стене пестрел красными пометками.
Его книги, как и всегда, лежали в черной пластиковой коробке в самом темном углу комнаты. Когда-то ее место было на столе, но с тех пор, как Сабина взяла на себя управление книжным магазином отца, коробка каждый день отодвигалась все дальше в укромный уголок. Вместе с тем она теряла все больше и больше своего содержимого. Людей, которым он должен был передать книги, осталось немного. И с каждым годом их становилось все меньше.
– Приветствую, господин Кольхофф! Скажите, что вы думаете о игре? Там так и не было пенальти! И этот судья! Он меня все еще бесит.
Леон, новый стажер, вышел из небольшого служебного туалета, а с ним – сигаретный дым. Все остальные знали бы наверняка, что задавать подобный вопрос Карлу совершенно бессмысленно. Он не смотрел никакие новости, не слушал радио и не читал газет. Он был, как сам иногда говорил про себя, немного оторван от этого мира.
Карл принял такое решение сознательно. Все эти заявления недобросовестных правителей, таяние полярных льдов и страдания беженцев делали его печальнее, чем любая семейная трагедия из романов. Это был способ защитить себя – пусть даже с тех пор его мир стал меньше. Этот мир – его «круг» – насчитывал всего-то пару квадратных километров, и каждый день его границы сокращались.