Кровь взята чужеземцами за кровь, по справедливости, но здесь, в долине этот закон не очень-то действовал и если грабителей сейчас отпустить, то они вряд ли будут вспоминать законы, а скорее всего уже через несколько дней приведут силу помощнее.
Мишка с неприязнью смотрел на мучения взрослого мужика, метавшегося в своих сомнениях и явно не радовавшегося даже возвращению девушки. Если бы не разговор по дороге, он давно бы сорвался на грубость, но сейчас пытался понять глубину противоречий, терзавших старика и хоть как то понять его.
В стороне о всех рыдал совершенно потерянный отец мальчика, у которого, оказывается, в прошлый набег увели жену, поэтому некому было спрятать мальца и они вдруг оказались крайними и отец, защищая малыша, сам же и спровоцировал роковой выстрел.
Рядом, наоборот, радостно, обнимали селянку, "Хоть кому-то — радость" — подумал Мишка, а сам внимательно смотрел на подходивших и увидел то, что другие попросту не искали в толпе — метнувшийся в сторону зад. Кто ещё мог так внезапно дёргаться и с чего бы? Некому, кроме того, кто знал свою вину и думал, что она надёжно скрыта. Предатель внешне ничем не отличался от десятков пахарей, но увидев возвращённую селянку, метнулся вбок.
Два воина из отряда Мухи быстро выволокли обмякшее и вспотевшее от страха тело на общее позорище и вокруг него сразу образовалась пустота, как около заразного дурной болезнью, взгляд селянки и её плевок сразу всё объяснили и теперь к одной беде добавилась вторая.
Мишка приказал воинам обыскать и связать хассанов, вскоре кучка оружия пополнилась небольшими воровскими ножами и мешками со скарбом. Предатель так и стоял неподвижно, всем было не до него, пока жители разбирали дымящиеся остатки дома и выносили из него чудом уцелевшее барахло, а потом хоронили малыша и Мишка впервые увидел, как тело не обкладывают камнями, а закапывают в кожаном мешке.
Потом появились столы и начались готовиться поминки, к страдальцу уже льнула пришедшая селянка и дело явно складывалось, мужик был молод, силён, жизнь для него продолжалась. Оживился и скадр в понятном для него деле.
Поэтому военный совет кларонов, мэтра и скадра прошел в бодром темпе. Думать было особенно-то нечего, хассанов, пойманных на месте, надо было вести в столицу, как рабов короля, предателя — туда же на суд и казнь или в рабство. А от стола уже вкусно пахло едой и жизнь вступала в свои права, вытесняя иритские.
Скадр попробовал выразить предложение отпустить грабителей, за что Мишка хотел ему въехать в морду, но довод был простой как лом: королю не нужны рабы из соседнего государства, это чревато осложнениями, и он их просто продаст родственникам. А, значит, в скором времени надо ждать гостей. Вот этих самых, что сейчас связаны и сидят смирно, зная, что их скоро отпустят. Пускай без оружия, без вещей, но на свободу.
Мишке это положение очень не понравилось. Но принимать решение убивать безоружных он ещё не умел. К тому же, убийство около поселения в любой форме навлечёт сюда беду. А им и так уже хватит по горло.
Решение подсказал Пашка, причем, только тогда, когда скадр удалился. Убить, как гадин, сказал он. Их же оружием, чтобы запутать тех, кто будет искать или случайно найдёт трупы. А чтобы не мучила совесть, он готов драться со всеми подряд. Такое предложение смутило даже видавшее всякое мэтра Хатакра, которого совесть и так бы не мучила. Но мысль ему понравилась.
Уйти в Хассанию и там устроить честный турнир! Это здорово!
Так и решили и тихонько объявили это решение воинам, среди которых нашлось немало охотников реально отомстить врагам, за которыми они и так всю жизнь гонялись. Кровь мальчика потрясла их.
Дальше действие пошло как по писаному сценарию. У предателя не оказалось ни семьи, ни друзей и вступиться за него не захотела ни одна женщина, даже вдовы, которым пригодился бы самый завалященький мужичонка, плевали в него, проходя мимо. Поэтому суд не понадобился, мужика просто связали вместе с хассанами и теперь он на всё оставшееся время пути становился их рабом и мог вкусить участь тех, кого сам подло продавал.
Его дом и всё барахло, по каким-то местным законам, переходило теперь к приведённой селянке и судьба её была решена, судя по тому, что уже не совсем трезвый участник трагедии, лежал головой у неё на локте. Женское тепло для мужчины — лучшее лекарство, а для душевных ран — особенно.