И он, конечно же сразу высказал эту мечту вслух, за что получил хороший большой курдюк холодной воды на голову:
— Мне пришлось пройти через рабство, чтобы научиться хотя бы маленькому умению. Ты, что же, собираешься всех пропускать через такое испытание?
— Я сам сделал первый свой шаг, когда мне в лоб уже летел камень Брекера и телу ничего не оставалось делать. До этого получались только фонтанчики из песка. Но ты же понимаешь, какую силу может приобрести каждый воин! Если он согласится, значит пусть каждый проходит испытания, надо только понять, какие?
— И как ты собираешься отбирать себе воинов?
— Я пока не знаю. Ещё даже не думал. И никто пока не дал мне ни такого разрешения, ни задания, ни согласия, и я даже не знаю того ирита, который может их дать. Боюсь, что наш Вождь не согласится, он уже и так распустил мой отряд, а король ему не указ, у себя в клане он главный и это правильно. Может быть, король захочет сделать такой отряд у себя во Дворце?
— Милый ты мой, глупенький! Ты смотришь на меня, как будто на кусок золота, а я всего лишь след его и научилась только чуть-чуть сдвигать мелкие камни. А ты уже строишь такие планы! А вдруг никто из ребят не захочет колдовать? И если уж ты мечтаешь, то объясни, зачем тебе такой отряд?
— Сам не знаю. Наверно, не хочу жить так, как жили родители, скучно. Не знаю, как у вас, а наш клан не очень-то богато живёт, и ужасно однообразно, серо. Мне нравится бродить кругом и видеть чудеса, нравится спасать кого-то, помогать, находить сокровища, делать чудеса. Но вот, то, что мы сегодня сделали, мне очень не понравилось. Даже вартаков, отбросы, гадость, и то после битвы отправили в рудники, пусть это не лучшая, но всё-таки жизнь. А мы…
— А мы отомстили за ребёнка! Ты бываешь удивительно глупым, Мроган! Наверно, стоит запихать тебя в вонючую сеть, или посадить в яму, или просто воткнуть тебе дротик в одно место, ненадолго, чтобы ты понял: всякую дрянь надо уничтожать! Ты что же, жалеешь эти отбросы, которые по-справедливости будут гнить в колодце? У тебя что-то в голове путается, давай-ка я помогу распутать!
Дальнейшая беседа проходила с приложением к телу кларона маленьких острых кулачков, которые вонзались с неожиданных сторон, принося приятную, но ощутимую боль и открывая прямой доступ к его мозгам.
— Ты ощутил себя таким великим, что можешь прощать, так? (удар!) Тебя самого чуть не убили наёмники! Забыл уже? (удар!) Ты пробовал весну и целое лето копать, сажать, убирать, защищать от грызунов то, что придёт и отберёт у твоей семьи какая-нибудь гадина, да?! (удар!) И твой ребёнок (удар!) останется голодным, да?! (удар!) Не один день (удар!), а всю осень (удар!), зиму (удар!), а потом вы все покроетесь сыпью от истощения и болячек (удар!), а весной, когда ты выроешь из тайника те семена (удар!), которые спрятал от семьи, чтобы посадить, (удар!) опять придёт гадина (удар!) и тебе будет её жалко?….
— Сдаюсь, я всё понял, Канчен-Та, я всё понял…
— Нет, ты ничего не понял! Вместе с семенами у тебя уведут жену. (удар!) Ту, которую ты любишь! (удар!) Если только ты знаешь, что это такое? (удар!) А в следующий раз убьют твоего сына железным дротиком в грудь! И он будет лежать на грядках, в которые ты ничего не посадил. Мёртвый! А ты будешь жалеть, что убил гадину не так как надо, да? И так было много чести!
— Ну, прости, ну, что ты, я понял, понял!
— Эх ты, понятливый!
Она уже не била его, а только хлюпала и вытирала слёзы, а Мишка, чувствуя себя полным идиотом, обнял её и успокаивал, пришептывая как мама, ласковые слова, а внутри себя докончил то, что не досказала Канчен-Та, и простая, железная правда этих слов вбивалась в голову клиньями, ходить по которым ему теперь следовало всю свою жизнь.
Конечно, хороши хассаны горделивой своей осанкой, воинским умением, твёрдым отношением к смерти, которой не боятся! Не зря их берут в наёмники. Но сотни поколений обирают пахарей, иритов, слабых только от того, что хотят трудом, а не разбоем кормить свои семьи. И не только иритов, но и другие народы и свой собственный, тоже, потому что их мастера и работники сами живут в нищете.
Юные хассанчики с детства с песнями и сказаниями впитывают психологию грабежа и становятся исконными врагами. Навсегда. Перевоспитывать их нельзя. А наказывать можно. Ярмом, тяжелым трудом. Или смертью. Говорить слова и речи тому, кто гордится историей своего разбойного народа и готов драться за неё насмерть, бессмысленно! Бить и бить! И никакие нюни не должны здесь примешиваться. Грязная работа? Да! Опасная? Прекрасно! Нужная? Тысячу раз — "Да!"