— Что говорят?
— Что к нему можно пойти, он всех зовёт.
— Зачем?
— Откуда я знаю? Во Дворец, наверно?.. Мроган, почему около тебя в животе дёргается?
— Сильно?
— Нет, не сильно, только странно…
— Неужели ты чувствуешь?
— Что она чувствует, сынок?
— Камень.
— Какой камень?
— Вот этот, я думаю, или вот этот…
— Сколько их у тебя?!! Какой тёплый! И я его замечаю животом?
— Не знаю, я думал, это только у меня так.
— Зачем они тебе, малыш?
— Они помогают, мам. Дают силу.
— Для колдовства?
— Ну, это не колдовство, это такое умение, ему можно научиться.
— И мне можно?
— Фарис! Мроган! Вы меня с ума сведёте! Один пропал, неизвестно куда, и ты за ним?
— Мам, не сердись на неё. Но здесь же и правда, скучно.
— Мне не понять, сынок, я всю жизнь здесь и мне никогда скучно не было. Просто времени на это не хватало, только успевай шевелиться. И отец всю жизнь камни ворочал, да воинов учил, как может быть скучно в своём гнезде?
— Мам, но ты же не из этого гнезда! Где тогда твоё? Ты никогда не рассказывала, почему?
— Не знаю. Грустно рассказывать.
— Ну, мамочка, ну расскажи, а я тебе помогу потом.
— Да я не знаю, что и рассказывать. Я из селения. Далеко отсюда. Тоже рядом с Хассанией. В долине. Я ещё девочкой была, война шла, жить трудно было, очень трудно, вот и не рассказываю.
— Ну, мамочка, а дальше?
— А что дальше? Тогда хассаны часто нападали, а из кланов воины приходили на защиту, так и жили, они воюют, а мы пашем, зерно сажаем. Аргаков гоняем. То пастись, то доить. А место уж больно красивое у нас было. Никогда его не забуду. Холм высокий, а над ним скала небольшая, вся в цветах, а из-под неё ручей выбегает и брызгами разлетается, особенно утром видно, капельки как камушки драгоценные, каждая сама по себе сверкает, а когда Сияющий просыпается, то в его лучах радуга разноцветная светится, и не описать этой красоты! А если ветер тихонько дует, то камень петь начинает, как флейточки, а там, где брызги падают, цветы сверкают и мягкая — мягкая трава! Никогда в этом месте колючки не росли, они воду не любят. И птицы там щебетали по утрам! Как на небесах! А потом ручей втекал в озеро. Маленькое, чистое, голубое от неба, а из него опять водопадом в долину… Мроган! Что с тобой?! Ты чего?
— Ничего, ма, ты рассказывай, я просто представил…
— А там больше и рассказывать-то нечего. Родители мои бежали из того селения. Отца хассаны покалечили сильно. И мы сначала в Броды перебрались, а потом ещё ближе, в клан Огня, там меня отец ваш и нашел, девчонкой ещё, прилип чего-то, понравилась, значит, вот, после Посвящения меня сюда и привёл….
— А дальше?
— А потом он воевал, мэтром стал, а уж как война кончилась, голодно было, начали мы в Паучий ходить, не знаю уж, кто вождя надоумил. А я и за аргаками ходила, и вас, непослушных растила, всяко было, только скучно — никогда.
— И никогда не была больше в своём гнезде?
— Нет, доченька, не была. Да какая я ходунья-то, разве за молодыми угонюсь? А это через перевал, и ещё восьмерик по долине идти, не меньше.
— А как оно называется?
— Тогда называли Глаз Птицы. Говорили, что сверху похоже. Только не знаю уж, кто это смог так разглядеть, сверху-то?
— Мам, вот ты меня отпустишь с Мроганом и я туда пойду и посмотрю, на что похоже.
— Не посмотришь, ириска.
— Мроган, опять с тобой что-то! Да у тебя слёзы? Сынок!.. Ты уж говори лучше, что стобой случилось такое?
— Да не со мной, мам. Селенье твоё… Нет его больше. Только озеро и осталось…
— Значит, ты узнал? По моему рассказу узнал?
— Узнал, конечно! Ты только говорить начала, а меня как камнем по голове! Сожгли там всё. Хассаны сожгли. Давно уже. А ириты ушли, кто живой оставался. Мало, кто ушел.
— А ты что же там делал?
— Лучше тебе не знать, мам. Считай, воевал. Никогда не думал, что ты оттуда! И в Бродах был.
— Ты и сейчас туда пойдёшь?
— Пойду. Там много таких селений. Как могилы. Смотреть страшно.
— Значит ты теперь не с вартаками, а с хассанами бьёшься?
— Всяких хватает, ма! И свои бывают хуже врага. Враг он, хотя бы спереди. Но ты не бойся за меня.
— Как не бояться, сынок? И что ж ты, навсегда туда?
— Не знаю, мам. Вот когда в твоём Глазу Птицы начнут жить ириты, тогда, может и вернусь. Я долины не люблю, горы роднее…
— Ой! Отец! А ты откуда взялся? Напугал! И тихо как подошел-то, разведчик ты мой!
— Да я тут стоял. Слушал. Я ж тебя ещё там, в Глазу Птицы заметил, уж больно ты любила в озере купаться. Без штанов.