Спускаюсь и остаток пути топаю ногами, потому что приходится нести перед собой невидимый щит, мало ли что взбредёт в голову вооруженному боевику при виде одинокого странника? Стрела летит быстро, а их, похоже, девять? Любимое число степных жителей.
Моё появление не вызывает на лицах никакой радости, и только теперь, когда фигуры застыли, я вижу, что в центре круга лежит тело, даже два, со связанными руками. Спасибо, вам, хассаны, после увиденного можно не уточнять ваших намерений, они откровенно враждебные, потому что пленники — ириты. А ещё они алеют свежей кровью! И тварь, которая стоит с ножом, погибает первой, я научился не сдерживать себя.
Дальше обычный и мерзко-привычный сценарий: кольцо вокруг растерянных восьмерых, вылетающие из рук луки, летящие к моим ногам, хотя этот жест нужен скорее для устрашения, чем для дела. Потом тела лежащих пленников поднимаются и также переплывают ко мне. Полоснув ножом верёвки, вижу, что в сознании только второй и надо спасать первого, у которого отрезано ухо.
Не обращая внимания на запертых в кольце врагов, ещё не понимающих, что они в тюрьме, я начинаю реанимацию. Вид резаного живого мяса вызывает тошноту, но эмоции потом, а сейчас достаю из рюкзака мешочек с серым бабкиным порошком и присыпаю рану, шепчу наговорные слова, в которые не верю, но бабка велела! А потом бинтом перевязываю, как на занятиях, наверно, неумело, но другого врача сейчас рядом нет. Достаю бурдючок с водой и отдаю тому, который в полусознании.
— Ранен?.. Раны есть?!
Второй в шоке и никак не поймёт, что уже спасён, мычит, отрицательно качая головой, от мокрых простых селянских штанов несёт вонью страха, я бы и сам обделался, будь на его месте, острый нож около лица, кровь собрата, злобно-циничные, безжалостные лица, что ещё нужно, чтобы начинать отходную молитву?
Один из хассанов, атакуя за моей спиной, с грохотом врезается в невидимую преграду и она становится немножко видимой, пот, капли крови из разбитого носа, брызги грязи из-под ног, как майский жук в стеклянной банке, я помню, как на Земле они копошились весной, а время от времени самый шустрый деловито гудя, бился о стекло. Вот и этот, порезался своими же кинжалами. Ещё не понимает, что он почти труп. Как и все остальные.
— Сиди здесь! Слышишь меня? — спасибо, второй хоть кивает — Не уходи. И не бойся! Понял? — опять кивает, значит живой.
Но на всякий случай окружаю стенкой и эту парочку, с ними придётся ещё разобраться. А мне нужно срочно остановить моих товарищей, тайна сейчас на первом месте, поэтому отбежав, я начинаю полёт в обратную сторону и всё очень удачно, успеваю. Ко мне бросается Канчен-Та, но не для нежности, на одежде кровь, я только сейчас заметил это, увидев её страх.
— Это не моя! Там девять… Было девять. Восемь… И двое селян, не надо ходить. Один из них ранен. Пытали, наверно. Не знаю, что делать, но селян придётся отпустить.
— Они же расскажут! Разболтают!
— А что я могу? С собой тащить? У них семьи, хозяйство. Мы же знали, что рано или поздно начнут узнавать.
— Что они тут делали?
— Не знаю пока, сейчас спрошу.
— А нам что делать? Здесь торчать?
— Отдыхайте. Клер, возьми двоих, прости, но нужно сбегать назад, к реке, узнать, на чём они приплыли. Реку не переходите. Если следы пойдут вдоль реки, возвращайтесь. Мешки здесь оставьте, мы будем ждать. Только ни во что не ввязывайтесь!
— Ладно, командир.
— Ещё трое, сами решайте, кто. У кого сил побольше! Круговую разведку на десять сотен шагов, ищите следы и поосторожнее!
— Сделаем!
Вот только теперь я могу слегка обнять юную жену и даже поцеловать её в знак того, что разговаривать с хассанами буду один. Она умница, всё понимает. И знает, что её схватка ещё впереди. Ни у кого в Клане Ящерицы нет столько ненависти к остроконечным шапкам. И ни одного пойманного отряда она пока что не пропустила.
Возвращаюсь и вижу, что стенка у хассанов стала ещё более видимой, второй жук вытирает кровавые сопли, а кинжалы безнадёжно ковыряют преграду. Очухались, голубчики? Пришел в сознание и раненый, мычит от боли, терпит, а второй отпаивает его водой, молодец!
— Вы откуда, странники?
— Так, с мельницы, к Лабарю ходили.
— Болит?