— Теперь скажите, — спросил его Кингстон, — вы, конечно, помните вашу собственную родину. Где вам нравится больше, здесь или там?
— Ашанти — хорошая страна, Барбадос — хорошая страна. Ашанти не работать, денег не иметь; здесь много работать, много денег.
— Да; но где хотелось бы вам жить, здесь или там?
— Не знать, масса. Хотел найти страну, где не работать и много денег иметь. Здесь мужчины работать, а женщины только болтать. В моя страна — мужчины не работать, женщины делать все и кормить мужчин.
— А что же делают мужчины?
— Мужчины, cap, — гордо ответил черный, — сражаться, мужчины убивать.
— И только?
— Да, cap.
— Значит, если бы вы вернулись в страну ашантиев, вы остались бы там?
— Да, cap; не работать, спать целый день, заставить женщин кормить себя.
— До чего укореняются ранние привычки, — заметил Беркрофт. — Этот человек, свободный, живущий в цивилизованной стране, хотел бы вернуться к праздной, невежественной жизни.
— Да, то же самое скажет вам всякий невольник, не родившийся здесь. Нужно, чтобы прошло, по крайней мере, два поколения, чтобы уничтожить их дикость.
Ньютон пробыл в доме мистера Кингстона более трех недель. Наконец бриг был нагружен и, готовый, дожидался конвоирующих судов, чтобы снова уйти в Англию.
В это время произошло неожиданное событие. Капитан одного крупного судна, принадлежавшего тому же владельцу, что и «Элиза и Джейн», влюбился в богатую вдову, жительницу острова, женился на ней и покинул морскую службу.
Мистер Беркрофт был назначен командиром этого большого корабля, а капитаном судна «Элиза и Джейн» назначили Джексона. Это было ужасным ударом для Ньютона, так как Беркрофт не мог взять его с собой, потому что все места на том судне были заняты.
Сперва Ньютон хотел бросить бриг, но Беркрофт и Кингстон убедили его выполнить обратный рейс; тем более что он теперь занял место первого помощника капитана и, нарушив контракт, заплатил бы большую неустойку. Вдобавок Беркрофт уверил его, что на родине устроит ему место на том судне, капитаном которого сделается сам.
С тяжелым чувством вступил Ньютон на палубу брига и прежде всего увидел Джексона с большим брусом в руках, которым он только что свалил с ног матроса. Заметив Ньютона, Джексон с бешенством посмотрел на него и, осклабившись, заметил:
— Вот чего могут ждать непокорные на моем бриге. Ньютон ничего не ответил, а Джексон ушел на бак, где остальная часть экипажа поднимала из воды при помощи ворота якорь. Ньютон подошел к лежавшему моряку; железный брус пробил ему череп.
С помощью каютного слуги Форстер отнес раненого на его койку, а сам стал на руль, так как якорь брига уже подняли. Через четверть часа судно распустило паруса и шло вслед за военным фрегатом, который направлялся к другим островам, чтобы взять с собой купцов, поджидавших конвоиров.
— Если вы надеетесь, что место старшего помощника легкое дело, то ошибаетесь, — в тот же день сказал Ньютону Джексон. — Вы долго бездельничали, теперь вам придется работать вдвое больше или подчиняться последствиям. Не то… будь я проклят.
— Я буду исполнять мой долг, мистер Джексон, — ответил молодой человек, — и последствий не боюсь.
— Вот как? Вы, кажется, видели, как я сию минуту распорядился с лентяем. Берегитесь его судьбы.
— Я ничего не предвижу, ничего не боюсь, мистер Джексон. А если дело дойдет до брусьев — посмотрим. И знайте, сэр, я убежден, что через несколько часов вы подосадуете на себя, потому что, мне кажется, тому матросу грозит опасность. Даже теперь я умоляю вас потребовать медицинскую помощь с фрегата. Я требую этого.
— Требуйте, если осмелитесь! Я, сэр, капитан брига. Этот мошенник может умирать!
Ньютон ничего не ответил. Он решил не доводить дела до настоящих резкостей и три дня исполнял все, хотя бы неприятные приказания. В это время раненому становилось постепенно хуже; его болезнь быстро усиливалась, и на пятые сутки у него начался бред и сильнейший жар. Ньютон опять заговорил о медицинской помощи с фрегата. Испуганный Джексон встретил это предложение целым градом оскорблений и в конце концов отказал наотрез.
Экипаж брига стал роптать, все собрались на носу и то я дело, поглядывая на фрегат, перешептывались между собой. Но матросы боялись Джексона, и никто из них не решился высказаться. Джексон расхаживал взад и вперед по палубе; раздраженный, взволнованный, он прислушивался к безумному бреду своей жертвы, крики которой разносились по бригу.
В конце вечера матросы воспользовались тем, что капитан ушел с палубы, обступили Ньютона и заявили ему, что они пошлют на фрегат за медицинской помощью для своего товарища, будет ли это угодно мистеру Джексону, или нет. В середине разговора Джексон, подметивший шум на баке, вышел из каюты, услыхал все, что говорилось, обвинил Ньютона в попытке поднять мятеж, велел Форстеру пройти вниз и сказал, что утром отправит своего помощника на фрегат с тем, чтобы его там подвергли заключению.
— Я исполню ваше приказание, потому что вы — командир судна, и надеюсь только, что вы не отмените вашего решения войти в сношения с фрегатом, — сказал Ньютон и спустился по лесенке кают-кампании.
Однако Джексон, слыша все ослабевавшие крики больного матроса, побоялся привести в исполнение свои слова. Ночь сгущалась. Он был на палубе и стал убирать один парус за другим; ход брига замедлился, и судно отстало от остальной флотилии.
На следующее утро в виду не было ни одного купца; тогда, под предлогом желания догнать их, Джексон распустил все паруса и изменил курс так, чтобы пройти между двумя показавшимися островами. Только один
Ньютон знал правила навигации, и только он один мог бы объяснить, что они уходят в сторону от других судов, но он был заключен в трюме.
Около двенадцати часов бедный матрос вздохнул в последний раз. Джексон ждал этого и знал, как поступить. Между тем матросы роптали; они хотели захватить капитана и попросить Ньютона взять на себя команду судна, сошли под палубу и сделали Форстеру это предложение, но он отказался, заметив, что, пока закон не докажет, что капитан убил их товарища, его нельзя считать виновным и лишать командования судном.
Матросы неохотно подчинились ему и принялись за выполнение своих обязанностей на палубе.
Джексон теперь совершенно изменил обращение с ними, стал ласков и даже начал выдавать лишние порции спиртных напитков. Ньютона он по-прежнему держал под арестом. Дело в том, что Джексон, зная о суде, ждавшем его на родине, решил разбить бриг на рифах, потом бежать на один из французских островов. По его настоянию тело убитого бросили за борт. Это исполнили несколько матросов, которых он подпоил.
Ньютон, пробывший в трюме четыре дня, уже лег в гамак, как вдруг его разбудил внезапный толчок и шум падения мачт за борт. Вода быстро вливалась в судно, и это доказало ему, что шлюпки — единственное спасение.
Страшный крик в темноте, шум быстрых шагов, смешанные голоса, удары волн — все говорило об опасности. Форстер кое-как накинул на себя платье и кинулся к двери. Боже! Каков был его ужас, когда он понял, что она закрыта снаружи. Он сообразил, что это сделал Джексон (и не ошибся), но, недолго раздумывая, принялся стараться спастись. Ньютон уперся плечами в стену, а ногами в дверь и, придав телу почти горизонтальное положение, напряг все силы, чтобы выломать ее. Замок сломался, но дверь отворилась всего дюйма на два, потому что Джексон привалил к ней громадный канат, который не могли бы сдвинуть пять человек. Обезумев при мысли, что он погибнет из-за такого предательства, Ньютон снова напряг все усилия, но без успеха. А снаружи слышались голоса моряков, которые спрашивали, где весла и другие принадлежности шлюпок; и это доказывало ему, что каждая минута промедления — все равно, что новый гвоздь, вбитый в крышку его гроба. Все попытки не приводили ни к чему. Наконец Ньютону пришло в голову, что канат (он его ощупал через дверную щель) запирал только нижнюю часть двери, что следовало выломать ее верхнюю половину, и наконец ему удалось разбить в щепки верхний щит. Ньютон выбежал на палубу.