— Гораздо, — подтвердил Жюбо.
— Мне все равно, — сказала девушка, переводя глаза в привычное состояние — полуприкрытое.
— Ах, тебе все равно? — Прищурилась Манада. — А ты знаешь, что такое ад девочка?
— Я не верю в ад. Я считаю, меня ждет перерождение в следующей жизни. Если повезет я стану цветком…
— Ты не станешь цветком, — строго сказал Жюбо. — Миф о перерождение породили демиурги вечности, а на самом деле ты попадешь в ад. Вернее повторюсь — ты станешь нитью.
— Вы несете бред. А теперь позвольте я уйду. Или вы собираетесь удерживать меня силой?
— Отнюдь… — начал Жюбо, но его перебила Манада:
— Нет, детка силой мы тебя удерживать не станем. Но для начала хочу тебе кое-что показать.
Мертвая курьерша повернулась к Жюбо и, не говоря ни слова, полезла тому в рот рукой. Мертвец сначала попытался оттолкнуть ее, но быстро смирился. По мере расширения глотки мертвеца, ширились и глаза девушки. Вот Манада засунула руку по локоть и покопошившись, потащила. Она тянула, тянула и вытянула сердце.
— Кровью брызнуть? — спросил Жюбо.
— Брызни, — ответила Манада.
Жюбо брызнул. Струйка попала черноволосой на бедро. Сознание собрало чемоданы и пошло куда-то… Последним она слышала:
— А ты не могла достать свое сердце? — говорил Жюбо.
— Ты у меня кусок задницы отрезал, а я у тебя сердце вырвала…
— Дай обратно…
Веки смежились, сознание потерялось.
Жюбо хмуро придал телу новой соседки нормальное положение. Манада оттирала о занавеску кровь с руки.
— И что мы будем с ней делать? — спросил Жюбо.
— Проснется, решим. Я думаю, теперь она поймет, убивать себя нельзя.
— Во-первых, проснувшись, она наверняка подумает будто, ей это приснилось, а сердце я больше вытаскивать не дам. Во-вторых, никаких аргументов мы не привели…
— Не привели, так приведем, — отмахнулась Манада.
— Почему тебя вообще так волнует ее судьба?
— Не твоего скудного ума дело! — Манада отрезала разговор, как ребе крайнюю плоть — окончательно и бесповоротно. Жюбо не стал спорить и разлегся на лежанке.
Манада присела рядом с девочкой. Черные волосы и так находились в беспорядке, а тут такая встряска. Они упали на лицо, полностью поглотив очертания. Манада ласково убрала их со лба. Медленными движениями, как будто стирала грязь, или наоборот рисовала линии, она являла ночному миру красивое личико. Его не могла испортить даже цепочка на двух колечках, хотя Манада так и не поняла, зачем она нужна. Потеря сознания как будто придала ей дополнительное очарование. Она походила на фею. Но не на добрую и глупую, со стрекозиными крылышками, нет. Фея мрака, фея кошмара, темная фея ночи — так она выглядела.
Интересно сколько ей лет? А сколько тогда стукнуло самой Манаде? Жюбо поинтересовался, почему ее судьба тронула Манаду — что же, на это есть причины. Очередной поток воспоминаний накрыл ее, завернул в водоворот, опустил на дно. Так глубоко она еще не опускалась. Бешеный звон колокола ударил по голове, разнеся на миллиарды осколков плотный лед, сковывавший воспоминания. БОМ-М!!!
***
Колокольня — самое загадочное место в деревне. Особенно зимой. Самой лютой зимой за всю жизнь тринадцатилетней девочки. Колокольня стояла от деревни особняком. Летом весной и осенью, староста внимательно следил, чтобы вокруг высокого деревянного здания тщательно выкашивали траву. Как удаленность от домов, так и покос — меры предосторожности, на случай пожаров. Огромный медный колокол на вершине настолько тяжел, что поднять его наверх невозможно. Поэтому приходилось выстраивать колокольню снизу. Сначала под колокол подкладывали один ряд бревен, потом другой и так дальше, пока не поднялся на пятнадцатиметровую высоту. Так надо, ибо колокольня — единственный способ, подать сигнал опасности в соседние деревни и города. Ну и конечно по всем церковным праздникам, колокол звенел во славу Гоябы. В другие времена года, он невероятно красиво сиял с вершины, начищенный до зеркального состояния. По вечерам, когда солнце испускает лучи параллельно земле, а с другой стороны поднимается оранжевая луна, колокол казался третьим светилом, быть может, даже прекрасней естественных. Но в то утро прекрасным и не пахло. В то утро, Манада Трансис решила покончить с собой.
Наверное, вы подумаете, у нее имелись на то причины? Что-то вроде неразделенной любви, или непонимания окружающих, или кто-то в семье умер… Но нет. Просто сегодня утром Манада проснулась и подумала: "А не убить ли мне себя?". И все. Вы скажите: так не бывает. Не может молодая красивая девушка решиться на самоубийство вот так, безо всякой причины. Но простите Уважаемый Читатель — это действительно так.
Она пробудилась рано, около половины седьмого утра. В избе все еще спали. Она слезла с печи, оделась и вышла на улицу. Сердце матери тревожно стукнуло, заставив тело проснуться. Она открыла глаза и увидела валенок, скрывающийся в открытой двери. "Наверное, пошла в туалет?" — подумала мать. Дрема вновь овладела ей, погрузив во второй уровень Алям-аль-Металя. Ни сестра, ни отец не проснулись.
— Какое прекрасное утро чтобы убить себя! — сказала Манада темному небу и холодному ветру.
Но как? Есть множество способов, но хотелось бы все-таки безболезненно. Можно пойти на озеро и нырнуть в прорубь. Тогда вначале будет холодно, но потом, боль уйдет и просто заснешь. Правда у этого способа есть несколько недостатков. А вдруг Манада передумает? Вдруг решит, что хочет жить. Тогда она вылезет из проруби, побежит домой и… умрет по дороге. Вариант бесповоротный и надежный — озеро за пять лиг от деревни, будучи мокрым, никто не дойдет оттуда живым по морозу. Манада не боялась смерти или боли, она боялась, вдруг не захочется умирать сегодня, а придется. Она не могла допустить, чтобы хоть что-то пошло против ее воли. Даже смерть. Поэтому озеро отпадало.
Есть еще один хороший способ. Вон висит крепкая плетеная веревка. Отец наплетает целые лиги зимой, чтобы продать летом. Вообще зима в деревне — время, когда мужчины что-то делают по дому, готовясь к весне. Кто-то плетет лапти, кто-то как отец веревки, кто-то шьет парусину, кто-то еще чего-нибудь… Если захочешь, можно найти себе работу даже когда нельзя выйти из дому. Но и у веревки есть недостатки. Прошлой зимой повесился Отос Хрисис — ее ровесник. Когда его нашли, вороны выклевали ему почти все лицо. Манада тогда утайкой заглянула в дом его родителей — те оплакивали Отоса, а он лежал в гробу. Потом, когда его сожгли, отправив к Гоябе, лицо скрывал плат, но в доме он лежал открытый. Зрелище он собой представлял настолько отвратное… Перво-наперво, вороны выклевали ему глаза, потом добрались до языка, съели нос. Когда он спрыгнул с дерева от удара слетели штаны, вороны не пожалели и причинное место. Кровь на морозе замерзла, но когда его раздели и положили в теплой избе, оттаяла и потекла по телу, будто Отос умер только сейчас. Манада никогда не забудет этого — красивое мальчишечье тело и два красных круга, растекающихся на лице и пахе. Ну уж нет, так умирать ей не хотелось. Надо или оставаться красивой или наоборот — чтобы всмятку! Чтобы не появился этот пугающий, врывающийся в голову контраст. Она умрет иначе.
Манада взглянула вверх. На небе сияли тысячи, миллионы тысяч звезд. Зрелище заворожило, она смотрела, пока не затекла шея. Опустила голову, глаза уперлись в высокую черту колокольни. Точно! Так чтобы всмятку!
Воспоминания интересная штука. Иногда незначительные детали врезаются в мозг, а вроде бы важные стираются напрочь. Так, например Манада не помнила, как добралась до колокольни. Наверное, она шла долго, продираясь сквозь высокие сугробы, но мозг отказался помнить это. Для него Манада переместилась сразу на лестницу, ведущую к колоколу. Тусклый квадрат люка, а следом пузатый сигнализатор. Колокол не чистили с осени, поэтому он не должен блестеть. Однако он вздумал опровергнуть зеленый налет и светился. Он покрылся инеем, и звездный свет попадал к кристалликам, сначала отразившись от снега на земле. Колокол сиял белизной, а не медью и это такая красота! Меж тончайших кристаллов, как будто бегали микроскопические человечки. Они играли в догонялки, но Манада понимала насколько бессмыслен их бег. Каждый человечек слишком хороший игрок и никогда не позволит поймать себя. Так они и играли, пока могли. Пока могучие старшие братья — солнечные лучи — не придут и не разгонят веселую кутерьму.