Манада долго смотрела на них. Долго пыталась понять, почему, как, зачем. Ведь это бессмысленно. И не только это, а вообще все. Каждому из нас приходит в голову этот вопрос. Зачем? Манада Трансис задала его себе впервые, стоя на высоченной колокольне, собираясь с нее спрыгнуть.
Скоро должен наступить рассвет. Убить себя при первом луче восходящего солнца — это так символично. На востоке уже забрезжило что-то светлое. Это сам Гояба поднимает солнце, вырисовывая силуэты высоких деревьев. Манада посмотрела на деревню. Крыша колокольни держалась на четырех толстых бревнах, поэтому обзор открывался превосходный. Из труб изб выходил белый дым, кое-где струйки тоненькие — там догорает уголь с ночи; где-то толстые столбы дыма — эти уже проснулись. Как лучше спрыгнуть? Лицом вниз, чтобы увидеть приближающуюся, обледеневшую землю, или спиной, наблюдая, как островерхая крыша колокольни прощается с ней? Наверное, лучше спиной и на запад. Да, так не повредится лицевая сторона тела, и будет прекрасно виден край восходящего солнца. Мысли куда-то ушли, Манада залезла на ограждение, держась за потолочную балку. Уже скоро, скоро она уйдет. В голове родился вопрос — почему она уходит? Тут же родился брат-близнец-ответ — просто так. И Манада действительно спрыгнула бы, но не учла одного — между ней и рассветом находился колокол.
Вот земли востока осветились сильней, еще чуть-чуть и покажется край. Голова снова очистилась, желания, мысли растворились, как лед по весне. И вдруг… рассвет. Руки должны всего лишь отпустить балку, тело уже чуть наклонено к земле. Всего одно… даже не усилие, а напротив расслабление и все. Бессмысленная жизнь завершиться так, как должна — бессмысленным концом. Рассвет словно специально набрал силу и… начертал силуэт колокола. Бесконечная белизна и черная, расширяющаяся к низу, фигура исполинской металлической болванки, такой же бессмысленной, как и все на свете. Но Манаде он напомнил кое-что другое. Женщина. Да, толстая дородная женщина, в платье до пят. Широченные бедра призывали рожать детей пачками, толстая шея никогда не согнется перед трудностями. Налетел легкий поток ветерка и качнул колокол. Едва-едва он переместился вправо, потом назад — влево. Манаде показалось, что дородная женщина пошла. Или даже не дородная, а дляродная. И тогда мысль, яркая, четкая, необычная и в то же время естественная ворвалась в голову. "Я хочу иметь детей. Я очень хочу иметь детей…". И все сошлось. То, что не имело резона, что представлялось, как бестолковая насмешка творца, приобрело объем, выстроилось в ряд и пошло вслед за рассветом. Такая простая мысль наполнила низ живота теплом, а следом пришла легкая боль. Манада слезла с ограждения. Она продралась сквозь все слои одежды, провела рукой по женской печке. Вытащила руку — вся в крови. "У меня будут дети!" — возникло в мыслях. Она схватила толстую веревку под колоколом и бешено затрясла. Первый ленивый "Бом" прозвучал над деревней и лесом. А за ним второй и еще и еще…
— У меня будут дети!!! — почти безумный крик тринадцатилетней девочки Манады Трансис вторил каждому удару, каждому "Бом".
Спустя час, жители деревни пришли к колокольне, чтобы посмотреть, что случилось и почему колокол звонил почти двадцать минут. Они нашли девочку спящей на последнем этаже, она улыбалась — ей снились дети.
***
Мертвым не снятся сны, у них нет такой вероятности. У Манады Трансис еще есть вероятность уснуть и увидеть те сны. Поэтому она легла рядом с черноволосой девушкой, в странной одежде и захотела заснуть. Жюбо не стал ей мешать, хотя конечно не дело так тратить драгоценные вероятности. Но он понимал — выбравшись из ада, Манаде придется пройти через многое и воспоминания о жизни — это лишь первое испытание.
На соседней кровати лежали две девушки. Обе со спокойным лицом, обеим снились сны, может быть даже одинаковые сны; одна дышала, другая нет. Мертвая и стремящаяся к смерти. Жюбо усмехнулся. Однако надо работать. В его случае — просто думать. Жюбо прилег, закрыл глаза и задал себе вопрос: когда все началось?
Отступление Архивариуса:
В Дельте Миров сегодня сияло солнце. Так пожелал Мастер, а слово его здесь — самый строжайший закон. Нет места во всем Замысле, где власть одного человека так довлела бы над всеми и над всем. Пожелай Мастер, и Дельта просто пропала бы. Растворилась, ушла в воды Реки навеки. Но Мастер не хотел этого. Ему нравилось это место. Не власть над ним, не сам остров, а его обитатели. Долго жил Всевеликий, много дел совершил таких, что и не поверить, не описать… потому как вырежут цензурой…
Огромная статуя-замок, в форме преклонного старца, гордо рвала синее небо. Навершие посоха сияло ярко-желтым, давая округе дополнительное освящение. Словно из ниоткуда, перед порогом появился человек. Как будто на кинопленку наклеили другой кадр — он возник неожиданно, внезапно, увидь это кто-нибудь со стороны, по спине пробежали бы мурашки. Потому как то, что сделал Мастер, в Мире невыполнимо. Только в Алям-аль-Метале, или здесь, в Дельте Миров, возможно мгновенная телепортация. Мастер выглядел высоким блондином, в классическом гемморианском костюме. Он моргнул, в дверь постучала невидимая рука. Створки тут же распахнулись, навстречу Мастеру выкатилась красная ковровая дорожка. Он воспринял это, как должное. Сделал шаг, ковер поехал в сторону Магистра Биатриче. Тот восседал на высоком стуле во главе длинного пустого стола. Но хлопок в ладоши и стол покрылся яствами, словно скатертью.
— Приветствую Верховного Демиурга Вечности! — сказал Биатриче пафосно. — Ля Ром!
— Ля Ром, — отозвался Мастер низким басом.
Ковер привез его к другому краю стола, Мастер присел за точно такой же стул, что и Магистр. Голубые глаза рассмотрели Биатриче. Сегодня он выглядел почти верно. Седой старик с всклокоченной бородой, в синем балахоне, расшитом звездами. На голове колпак, в руках волшебная палочка. Но взор Мастера проник глубже, дальше… там, под невинным маскарадом, прятался настоящий Биатриче. Сухой безбородый старик, с равнодушными глазами, уставший от собственного могущества и одновременно, не променявший его ни на что! Сила, власть, чудовищный талант и великая мудрость — атрибуты Магистра Биатриче настоящего. Одного из самых опасных существ в Замысле.
С другой стороны, из-под плотных бровей, Биатриче рассматривал оппонента. Верховный Демиург Вечности, Великий Магистр Ордена Одуванчика, Властелин Дельты Миров… перечислять можно бесконечно. Мастер видел Биатриче насквозь, а вот Биатриче наблюдал совсем другую картину. Светловолосый мужчина менялся, как хаос вселенной. Личины Многоликого пожирали одна другую, иногда порождая страшных монстров вроде Черного Барона, или Эверика Тощего. Но снять все маски с Мастера нельзя, ибо жутко. Если уж они такие ужасные, страшно даже представить, какой он на самом деле. Человек, когда-то бросивший вызов всем: и Светлому, и Темному; но живущий до сих пор. В Замысле есть, пожалуй, только один сравнимый с Мастером по мощи — Лагат, бывший наместник (вырезано цензурой). Глядя сквозь него, Знание рождало не только маски, иногда появлялись образы: длинный коридор с множеством клеток, где Мастер держит лики, огромный металлический парусник, человек в красном плаще с тяжелым пистолетом на бедре…
Но долго пялиться на него нельзя, поэтому Биатриче сказал:
— Что привело тебя ко мне? Есть дело?
— Даже не знаю, как сказать… — казалось, Мастер растерян, но это, конечно же, не так. Он пришел зачем-то.