В оперативную группу включали фотографа, который быстро переснимал документы, если удавалось добраться до дипломатической переписки.
Чекисты часто действовали неумело, и, когда посольства это обнаруживали, возникал скандал. Объясняться приходилось Наркомату иностранных дел.
В 1927 году Артузова назначили помощником начальника секретно-оперативного управления ОГПУ, которое объединяло все оперативные отделы кроме иностранного, и освободили от должности начальника контрразведки. Артузов, оставшись без реального дела, переживал. Начальником управления был Генрих Григорьевич Ягода. Они друг друга не любили.
В январе 1930 года Артузова перевели в иностранный отдел ОГПУ (сначала заместителем начальника). С 1 августа 1931 года Артур Христианович Артузов — начальник иностранного отдела и член коллегии ОГПУ. Это пик его карьеры.
Иностранный отдел состоял из шести отделений:
1-е занималось нелегальной разведкой.
2-е контролировало въезд в страну и выезд из СССР.
3-е отвечало за разведку в капиталистических странах.
4-е отвечало за разведку в соседних странах — Литве, Латвии, Эстонии, Польше и Финляндии.
5-е занималось борьбой с белой эмиграцией.
6-е отвечало за разведработу на Востоке.
7-е было своего рода внешней контрразведкой — занималось «обеспечением безопасности советских колоний».
8-е занималось научно-технической разведкой.
Внешняя разведка стала необходимой для политического руководства и отвоевала себе особое положение в извечном конфликте с дипломатией.
Члены политбюро довольно быстро осознали, что нужно разделить разведку и дипломатию и не компрометировать полпредов конспиративной деятельностью: «Безусловно запретить всякую нелегальную работу и деятельность как послам и ответственным лицам советских представительств за границей, так и курьерам и всяким другим служащим».
Взаимоотношения между дипломатами и разведчиками складывались трудно. Хотя поначалу дипломаты еще могли отстоять свои права с помощью партийного аппарата.
17 июля 1924 года политбюро приняло постановление:
«В дальнейшем назначение основных резидентов ГПУ в состав дипломатического корпуса производить по соглашению с секретарем ЦК».
Феликс Дзержинский — в отличие от своих наследников — старался ладить с дипломатами. 23 мая 1925 года он даже обратился в политбюро с неожиданным предложением включить в состав коллегии Наркоминдела его заместителя Менжинского:
«В связи с информацией, организованной ОГПУ по иностранным делам, а также с нашей борьбой со шпионажем и организуемой капиталистическими странами контрреволюцией был бы очень желателен в интересах дела и обороны страны более тесный контакт нашей работы с НКИДелом».
Но чем дальше, тем реже дипломаты побеждали в ведомственных конфликтах с разведкой и контрразведкой.
Нарком Чичерин писал в своем политическом завещании:
«Руководители ГПУ были тем невыносимы, что были неискренни, лукавили, вечно пытались соврать, надуть нас, нарушить обещания, скрыть факты…
ГПУ обращается с НКИД, как с классовым врагом… Внутренний надзор ГПУ в НКИД и полпредствах, шпионаж за мной, полпредами, сотрудниками поставлен самым нелепым и варварским образом…»
Еще в конце 1923 года секретная экзаменационно-проверочная комиссия ЦК провела массовую чистку наркомата иностранных дел, убирая всех «неблагонадежных». Комиссия рекомендовала ЦК ввести в штат загранучреждений сотрудников госбезопасности для «внутреннего наблюдения» за дипломатами и их семьями. Такая практика существует и по сей день.
Григорию Беседовскому, который в 1929 году оставил свой пост в советском полпредстве в Париже и попросил у французов политического убежища, Чичерин говорил:
— Меня тоже подслушивают. У меня делали здесь, в кабинете, ремонт и, несомненно, этим ремонтом воспользовались, чтобы установить микрофонный аппарат. Менжинский даже не считает нужным скрывать это обстоятельство. Он как-то сказал мне: «ОГПУ обязано знать все, что происходит в Советском Союзе. И мы достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей».
Политбюро не один раз создавало комиссии для урегулирования отношений между чекистами и дипломатами.
Из протокола заседания политбюро № 25 от 1928 года:
«Принять предложение т. Литвинова о создании постоянной комиссии для разрешения возникающих между НКИД и ОГПУ спорных вопросов…»
В те времена с чекистами еще можно было спорить. Госбезопасность не была всевластной.
«Между разведкой и Наркоматом иностранных дел всегда шла жестокая борьба за влияние… Почти всегда сведения и заключения этих двух учреждений по одним и тем же вопросам расходятся между собой… Борьба принимает особенно острые формы при назначении сотрудников за границей и продолжается за границей между послом и резидентом», — отмечал Георгий Агабеков, бежавший на Запад разведчик.
Судьба сотрудника, командированного за границу, решалась на совещании в ОГПУ, которое устраивалось раз в неделю. Председательствовал начальник иностранного отдела или один из его помощников. Присутствовали представитель ЦК, он же заведующий бюро заграничных ячеек при ЦК, и представитель учреждения, которое командирует сотрудника. Решающее слово принадлежало представителю ОГПУ.
Заблаговременно заполненная и присланная в иностранный отдел ОГПУ анкета кандидата на выезд изучалась в аппарате госбезопасности. О нем наводили справки в архивах и в картотеке. Если его фамилия фигурировала в каком-нибудь донесении агента ОГПУ — без конкретных обвинений, без доказательств сомнительности его поведения — ему отказывали в поездке и Наркоминделу предлагали представить иную кандидатуру.
В последующие годы эта ситуация только ухудшилась. Спецслужбы могли сломать карьеру любому дипломату, если решали, что ему «нецелесообразно» выезжать за границу. Даже руководители наркомата, а затем Министерства иностранных дел могли только гадать, чем не угодил «соседям» тот или иной человек…
Полная автономия разведчиков привела к двоевластию в полпредстве. Резидент формально должен был подчиняться полпреду. Поначалу полпреды требовали показывать им телеграммы разведки, уходившие в Москву. Позднее это стало невозможно. Полпреды смирились и знали, что с резидентом не ссорятся. У него своя связь с центром, и не известно, что он докладывает в Москву. Разведка — часть госбезопасности, а ссориться с этим ведомством опасно.
Полпред ощущал, что находится под постоянным контролем, и всегда ожидал какой-нибудь пакости со стороны резидента. И позже резиденты бдительно следили за послами и о всех промахах докладывали в Москву, что заставляло послов тихо ненавидеть и бояться своих помощников-разведчиков.
При Артузове разведка обзавелась в основных европейских странах большим и разветвленным аппаратом. Агентов, имевших доступ к настоящим секретам, было, разумеется, немного. Но, скажем, во Франции — только в среде эмиграции — число рядовых агентов исчислялось десятками. Другое дело, что они, работая за деньги, часто приносили липовую информацию. Но отличить зерна от плевел можно было только по прошествии времени, когда деньги уплачены и агент исчез.
При Артузове началась вербовка большой группы английской молодежи, несколько человек из этой группы стали самыми эффективными агентами советской политической разведки, скажем, Ким Филби, который сделал изрядную карьеру в британской разведке.
Большие удачи чередовались с громкими провалами.
В 1930 году разгорелся скандал в Германии, когда появились сообщения, что советские агенты сбывают фальшивые доллары. В 1931 году в Вене был убит Георг Земмельман, который восемь лет работал на советскую разведку. Он женился на немке, и с ним прекратили сотрудничество. Лишившись денег, он стал рассказывать журналистам, откуда советская разведка берет фальшивые паспорта. Его застрелили.
7 июля 1932 года советник японского посольства в Москве передал в Наркомат иностранных дел ноту, в которой говорилось, что арестованный японскими властями кореец Ли признался: он и еще трое корейцев были завербованы владивостокским ГПУ, их снабдили взрывчаткой и отправили в Японию с заданием взорвать ряд мостов.