И Владимир понял: им всем здесь, этой жестокой войне, чтобы выжить, нужен смысл, нужно придумать ради чего, все это. Где найдут они его - не важно, в чем - не имеет значение. Его надо придумать, найти, выстрадать. Иначе так легко среди крови и грязи, среди предательства и пирующей смерти, сломаться и потерять себя уже навсегда, умереть до еще смерти, остаться лишенным смысла жизни пустым надорванным человеком, не способным вынести это. И выход один надо верить, пусть не знать, не понимать, но отбрасывая все вопросы прочь, к черту или дальше, верить, находить высокий смысл происходящего. Иначе нельзя никак.
В огромной комнате открывавшейся пустым окном на пустырь на полу полулежали притаившиеся бойцы, в углу стояла включенная на прием рация.
-Сначала попугаем, - объявил майор:
-Так Ежик, - он обратился к одному из бойцов:
-За этажами следил? Там есть снайперы?-
Худой боец в черной шерстяной шапочке повернул свое острое лицо.
-Четвертый пятый этаж товарищ майор!- бодро доложил он:
-Похоже снайпер или два!-
Любимов недовольно посмотрел на Ежика, но тот не реагируя на это, опять равнодушно продолжил наблюдать за противником.
-Что в эфире? Молчит Закиев? - спросил майор у радиста:
-Как рыба, товарищ майор! - подтвердил тот. У отряда боевиков была спутниковая связь, и только этим могло быть объяснено радиомолчание по всем частотам.
-Они там нас слушают. Так давай связь быстро!- кинул Любимов радисту:
-Всем всем, третий - пятый, полная готовность, начинаем работать! Бурят! Бурят! Ты слышишь меня?-
Рация щелкнула и недовольным далеким голосом ответила:
-Что сразу орать? Я слышу вас, вы орете вечно, как резанный, у меня так инфаркт от вас уже скоро будет!-
Видимо у них всех между собой были какие-то свои обычные шуточки, стеб, которыми Любимов и его подчиненные разбавляли накаленную обстановку вокруг, отражавшие своеобразные отношения установившиеся в батальоне. А майора уже несло:
-Так инфаркт тебе еще рано. Слишком легко хочешь отделаться от меня. Так давай всех из машины выгоняй, понял, сам за рычаги! Давай двигай к нашему дому, который, напротив, к правому углу, за ним там куча мусора за ней становись. Бурят ты все понял?-
Лязгая гусеницами, громыхая, смешивая снег и грязь, к правому углу здания подъехал танк и аккуратно расположился за большой кучей мусора, так что над ней лишь возвышалась грозящая стволом башня.
-А теперь Бурят давай для начала по обеим сторонам здания по пятому этажам пару осколочно-фугасных снарядов! Чикни легонько, дом не рушь, но чиркни, так что бы Закиев там обосрался! -
-А он не обрушит дом?- спросил полковник.
-Нет, он знает, что делает - он его заденет, потрясет немного. Смотри дом кирпичный хороший, обвалить, конечно, можно, но не нужно. И вообще дом не так уж просто тебе разломать. А там за кучей танк из РПГ не поджечь боевикам и далековато будет для выстрела, они не рискнут! Окна держим окна, что бы ни одна тварина нос свой не высунула! -
В новогоднюю боевики жгли технику из ручных противотанковых гранатометов, а когда из горящих машин выбирались люди, то снайперский огонь добивал их. Но все же, попытка поразить танк была сделана, но граната чиркнула по башенной броне и дала свечку в небо, где разорвалась. Прозвучало несколько выстрелов.
-Держать окна! Я же сказал держать окна!- повторил приказ по рации майор.
-Ни чего Бурят у меня на Рождество за одни день шесть попаданий из РПГ выдержал, пока его не сожгли!-
Танк ухнул и с грохотом выплюнул из длинного ствола сначала один и за тем другой залп огня. Два оглушительный разрыва снарядов потрясли дом, напротив, до самого основания, верхние этажи окутались черными клубами дыма, взметнулись яркие языки пламени.
-Бурят наведи на центр дома и замри! - а дальше Любимов потребовал от радиста:
-А теперь давай вызывай мне Мусу! Когда он там слышать снова станет, а то Бурят его оглушил! Ну что за человек этот Бурят, его попросишь о чем-то, а он вечно такое устроит!-
Орудийный ствол танка задвигался, нащупал требуемую точку прицела и замер, угрожая зданию напротив новым убийственным выстрелом. Муса появился в эфире минут через пять, рация заскрипела, зашуршала его кипящим от ярости голосом:
-Что бешеный майор успокоился? Или ты всех пленных тоже хочешь тут похоронить? Тебе их частями прислать? -
Но ему ответил уже Родионов:
-Здравствуй Муса! Узнал меня, это полковник Родионов, мы в Москве встречались!-
Возникшая пауза была недолгой.
-А настоящий полковник, узнал. Земля маленькая и круглая. На все есть воля Аллаха! Что же ты в гости ко мне не приехал, а с войной в мой дом пришел?-
-Ладно, Муса не будем засорять эфир, давай договариваться, мне пленные, тебе выход!-
-Хорошо полковник я тебя помню, ты вроде нормальный мужик. За деньги как ваши московские ****и не продаешься! Что значит, пленных хочешь?-
-Хочу!-
-Ну, тогда я с оружием выйду, понял. Все мои уйдут ребята все. И я с ними! Но мне нужны гарантии, а, то я вам пленных отдам, а вы меня здесь и похороните!-
-Какие тебе гарантии? Уйдешь, видишь гаражи за домом, напротив, по ним уйдешь к девятиэтажкам, оттуда по городу в темноте к окраинам, мы так тебе коридор организуем, понял, и там не будет, никого! Слово даю! -
-Хорошо, а гарантии ты мне дашь такие, сам сюда приходи и будешь моей гарантией! Мы все еще раз тут обговорим с тобой полковник. А если что, со мной рядом и сдохнешь, как и все ваши пленные! -
-Я тебе, верю, и ты мне верь! Я слово тебе даю!-
-Ну, тогда через пять минут выходи ко мне, дойдешь, и поговорим, а безумный майор пусть мне проход откроет. Вот я тебе тогда и поверю!-
-Слушать всем, повторяя слушать всем, это сто первый, сто первый, огня не открывать от нас идет к ним переговорщик, повторяю! Переговорщик!- объявил Любимов по рации подразделениям.
-Ну все, я пошел, - произнес Родионов, не оборачиваясь, набрав полную грудь воздуха и решительно шагнул вперед. Будто бы боявшийся не смерти, а того, что его кто-то вдруг остановит. Это было, похоже, на то, как в детстве он прыгал с вышки в бассейн, главное это перешагнуть черту, сделать первый шаг и следом вода сама полетит ему навстречу с бешенной ослепляющей быстротой, оставляя страх где-то позади.
Все осталось позади, и его жизнь, небрежно брошенная звонкой монетой рукой судьбы, покатилась по полу, и ничего не для кого не стоя и вдруг замерла, остановилась, застыла, чуть качнувшись на тонком ребре, но все-таки удержалась. И не выпал орел, и ни решка, лишь только холодный ветер презрительно плюнул ему в лицо, когда безоружный полковник один вышел на крыльцо дома. Серый воздух в отраженном слабом свете дрожал, наполняя собой все пространство, а площадка между домами, больше походила на кладбище только без могильных плит и крестов. Он спустился по обледенелым ступеням вниз, а в ушах громким звоном повисла мертвая тишина, разрывая небо и весь мир на мелкие части, и он услышал, как забилось сердце в груди. И если надо было умереть тут и сейчас, то был готов, и умирать ему было легко, хоть и немного обидно, да и рано, но все же легко. А там, в доме напротив, ждали его пленные, возможно, как свою последнюю надежду на спасение ждал его и сын. И сам шел туда за надеждой, которая была ему теперь дороже всякой жизни. А вдали несла черные воды тихая Сунжа, таяли очертания моста переброшенного через нее, была ночь, была когда-то приснившаяся жизнь, от которой сейчас почему то почти ничего не осталось, кроме нескольких смятых трамвайных московских билетов забытых в кармане.