— Ты смотри, это же Женька Звонков, — удивился Гена, — мы с ним вместе работаем. Не знал, что он тоже из крутежных.
— Нет! Я его знаю. Тачку он мне чинил. Степан Федорович меня к нему посылал. Это механик его.
Тохадзе вышел из машины, подошел к Желтухину, поздоровался, тот передал ему бумажку и уехал.
— Большой человек. Ах, какой человек, — сказал, садясь в машину, Тохадзе. — Не голова. Совмин. Все придумать может. Все сделать может. Большой человек!
— Да знаю я этого старичка, — засмеялся Гена, — он иногда к дядьке моему заходит. Тихий пенсионер.
— Ты еще молод, дорогой, — Тохадзе улыбнулся снисходительно, — совсем молод. Вот уже много лет без этого тихого пенсионера ни одно крупное дело не обходится. Он богатейший человек.
— Так почему же он на этом дерьме ездит?
— Потому что умный.
— Очень богатый? — переспросил Гена и задумался.
Какой же сегодня день длинный был! Странно даже. Иногда время пролетает стремительно. Встал утром, кофе выпил, сигарету выкурил, пошел на службу. Вроде совсем недавно, кажется, час назад шел по своей улице Островского. Яркой, утренней. А вот топаешь домой по желтой фонарной дорожке. Спит Замоскворечье, а ты все идешь по той же улице Островского. Игорь остановился, закурил сигарету.
Осень хозяйничала в Замоскворечье. В свете фонарей листья казались черными. Ветер, заблудившийся в переплетении переулков, напитавшийся запахом осени в городских палисадниках и остатках замоскворецких рощ, оставлял на губах горьковатый вкус гниющей коры.
А хорошо просто так стоять и курить, прокручивая в памяти прожитый день. А он какой-то странный был. Вдруг начал домогаться и звать поужинать бывший начальник отдела Комаров. Предложение это просто сразило Игоря, а Борис Логунов, сидевший у него в кабинете, минут десять хохотал.
Всем московским сыщикам была известна феноменальная жадность Комарова. Он на работе даже костюмы носил, пошитые из форменного материала. И тут на тебе. Зовет ужинать в «Узбекистан». Главное, звонил настойчиво, несколько раз.
С семнадцати до двадцати допрашивал Тохадзе, так Комаров раза четыре звонил.
А потом Борис довез Игоря до ресторана на своем «Запорожце», на прощание они выкурили по сигарете.
И уехал Логунов в маленькой машине, и начался этот, какой-то рваный пугающий вечер.
…Все было странно и непривычно: богатый стол, роскошный костюм Комарова, а главное — его слова, так не вяжущиеся с тем, о чем он говорил еще месяц назад.
Комаров наливал дорогой коньяк в фужеры и пил его жадно, как воду.
— Ты, Корнеев, счастья своего не знаешь. Ты за Громова держись. Борис Павлович знаешь какой человек… То-то, ты не знаешь. Когда меня уволили, он позвонил, к себе домой позвал. В «Интурист» устроил. Понял. Да я раньше, когда в милиции этой бегал, даже не знал, что такая жизнь есть.
Комаров пил, хвалил Громова, совал Игорю дорогие фирменные сигареты.
И этот ресторан и пьяный Комаров, и, главное, разговор этот непонятный, вызвали в Игоре чувство настороженности и неосознанной опасности. Почему, как могло возникнуть это чувство?
Хороший стол, веселые люди вокруг, человек, которого Корнеев знал пятнадцать лет. Но вдруг Игорю все стало подозрительно: и марочный коньяк и богатая закуска, и пьяный Комаров.
Игорь не пил, а Комаров не обращал внимания на это, ему словно надо было выговориться кому-то, словно оправдаться в чем-то перед Игорем.
Потом к их столу подсел какой-то роскошно одетый грузин, который все время лез обниматься и говорил о дружбе.
Комаров же исчез, словно растворился, в дымном ресторанном воздухе. Игорю надоел грузин, его разговоры о дружбе и благодарности, и он покинул зал…
Действительно странный день. Тревожное чувство не оставляло Игоря все время, пока он поднимался на лифте.
Свет на площадке, как всегда, не горел и Корнеев решил сам сменить лампочку, прямо сейчас же.
Он открыл дверь квартиры и увидел Клавдию Степановну, стоящую на пороге комнаты.
— Ну, славу богу, явился, — она вышла в коридор, — а то тебя человек дожидался.
— Какой человек?
— Да грузинец, говорил, твой друг.
— А что же он мне на работу не позвонил?
— Звонил он тебе, часов в восемь, а тебя не было. Есть будешь?
— Пока нет, — ответил машинально Корнеев, и внезапно исчезло чувство тревоги, переполнявшее его. Сразу, начисто. Он точно помнил, что с восемнадцати до двадцати одного никуда не выходил из кабинета. Даже если бы захотел выйти, то не смог бы, потому что сидел перед ним на стуле арестованный Тохадзе.
— Он, — продолжала соседка, — больно убивался, что тебя дома нет. Посылку тебе привез.
— Какую посылку?
— Да в сумке она у него была, в черной.
— А где посылка?
— Ну, он попросился, я ему твою комнату открыла, он вошел и вышел обратно. Спасибо, мол, мамаша, и ушел.
— Клавдия Степановна, он с сумкой ушел?
— С пустой.
— Точно.
— Ну а как же?
Игорь толкнул дверь и вошел в свою комнату. Значит, здесь был человек и что-то спрятал. Что же? И вновь чувство тревоги забилось, запульсировало в нем.
Корнеев подошел к телефону и набрал номер.
— Дежурный по городу подполковник Зайцев.
— Владимир Павлович, Корнеев беспокоит.
— Привет, Игорь, что у тебя?
— Сегодня между 19 и 20 мою квартиру посетил неизвестный человек и оставил в комнате какой-то сверток.
— Да ты что, Игорек? — Корнеев почувствовал, как голос Зайцева зазвенел. — Да ты что?
— Владимир Павлович, я не шучу, примите сообщение и пришлите людей.
— Давай, — голос дежурного стал привычно сух.
— Сегодня, по словам моей соседки Клавдии Степановны Проскуряковой, между 19 и 20 в моей квартире находился неизвестный человек, предположительно грузин, который оставил в моей комнате сверток. В связи с тем, что мною ведется оперативная разработка грабителя Нугзара Тохадзе, считаю, что визит неизвестного связан с этим делом.
— Высылаю группу. Жди, — заключил дежурный и повесил трубку.
— В чем он был одет, Клавдия Степановна, — спросил Игорь.
— В костюме. Костюм голубой такой, с отливом стальным. Она продолжала говорить что-то еще, но Игорь не слушал ее. Он сел на стул, закурил и еще раз подивился странному чувству опасности, возникшему в нем впервые.
Грузин в ресторане был одет в точно такой же костюм. Потом приехала группа, появились понятые.
Из шкафа достали три бутылки марочного коньяка «Тбилиси», в диване между стенкой и подушкой лежала пачка денег, пятьсот рублей и кинжал старинной работы с гравировкой: «Ты стал нашим братом, Игорь. Семья Тохадзе!»
«Волга» Тохадзе въехала на улицу Островского. Рядом с Гурамом сидел Кравцов, сзади еще двое.
Кравцов первый увидел РАФик городской опергруппы.
— Стой! — крикнул он. — Стой! Тохадзе с удивлением посмотрел на него.
— Ты чего, Славик, дорогой.
— Все. Езжай отсюда.
— Куда?
— Куда хочешь, идиот. Опоздали мы.
Когда все уехали, Игорь сел писать рапорт на имя Кафтанова. Он писал об этом странном вечере, о звонке Комарова, о грузине, появившемся за столом, о человеке, подложившем взятку.
Ему хотелось рассказать и о том, как его обидел Громов и о стычке с Кравцовым, и о том, что вообще последнее время творится в милиции.
Но вместо этого он писал сухие служебные фразы.
Закончив писать, он взглянул на часы. Час тридцать. Последний день сентября пошел.
Корнеев усмехнулся и поставил дату.
\
Кафтанов вошел в кабинет Громова и увидел Кравцова, сидящего в самом конце длинного стола для заседаний.