Когда все распалось, я поняла: вот оно. Случилось то, чего я так боялась — но чего в глубине души ждала. Потому что не могло все это быть на самом деле. Просто не могло со мной происходить ничего настолько прекрасного — тем более так долго.
И вот теперь: «Я ее люблю».
Но, пожалуй, больше всего меня озадачила последняя его фраза: «Предпочитаю думать, что ты не знал, что ломаешь». Я-то была уверена: он ушел от меня сам, по собственному, пусть и не понятному мне выбору.
Но если непонимание между нами было вызвано чем-то посторонним, вклинившимся в наши отношения, не значит ли это, что став лицом к лицу, мы все-таки в состоянии друг друга понять?
Значит, не все еще потеряно?
Я набрала номер сотового: «Аппарат абонента выключен» и так далее. Позвонила домой. «Рюшик еще не вернулся», — ответила Кассандра Антониновна. Она, похоже, не узнала мой голос. На всякий случай отправила SMS-сообщение: «Рюрик, пожалуйста, позвони. Тикки». Отчета о доставке не последовало.
Все, что мне теперь оставалось, это ехать домой.
Дома, увидев себя в зеркале, я первым делом отправилась в ванную — смыть остатки косметики. Никакая тушь, даже суперстойкая, не выдержит нескольких часов почти непрерывного плача. Хорошо, что после возвращения в офис я не выходила из своего кабинета.
Умывшись, сразу пошла в Интернет. «Приват» был пуст. Оставив открытыми оба сайта — вдруг кто-то из них все-таки объявится, — я прилегла.
Внезапно меня будто что-то толкнуло. Я повернула голову и тут же вскочила: на экране появились строки:
Ощущение непоправимого оглушило меня. Только я начала думать, что не все еще потеряно… А вот теперь, кажется, все. Предыдущее его стихотворение, найденное в зеленой тетрадке, пульсировало как живая, кровоточащая рана. А это было безжизненно, как некролог. Хуже — как эпитафия. Рюрик словно ставил им точку.
Что же делать? Отвечать поздно — «приват» пуст.
Сцепив зубы, я еще раз позвонила Кассандре Антониновне. Нет.
Я судорожно соображала. Почему-то представить себе Снегова сидящим в Интернет-кафе упорно не получалось. Значит… Остается одно, он сейчас на работе! Я заметалась по квартире, путаясь в рукавах плаща. Отчетливо осознала: не успею!
И в этот момент в дверь позвонили. Безумная алогичная надежда подбросила меня на месте. Я распахнула дверь.
— Вечер добрый, Людмила Прокофьевна! — На пороге стоял Ясенев. — А я вот вам саженцев привез. — Он протягивал мне укутанный в полиэтилен кулек. В голосе его звучала легкая укоризна.
После секундного разочарования я поняла: Ясенев был вторым в мире человеком, которого я сейчас была рада видеть.
— Глеб Евсеич, голубчик! — Я чуть на шею ему не бросилась. — К черту саженцы! Умоляю вас, скорей на работу! Не откажите в спасении!
Ясенев отставил кулек в угол:
— Поехали.
Уже в машине я с ужасом вспомнила, надо было оставить в «привате» сообщение — вдруг он заглянет туда еще раз? Почему я не сделала этого сразу? («Не успею, не успею!» — билось в голове.)
«Рюрик, ты только не уходи! — мысленно заклинала я. — Только дождись меня, пожалуйста, только не уходи!»
Обожгла страшная мысль, да его, наверное, давно там и нет; с чего я вообще взяла, что он там?!
«Рюричек, милый, пожалуйста — подожди! Рюрик!..»
Представить невозможно, что еще недавно мне не нравилось его имя! Да ведь это лучшее имя, какое я встречала за всю свою жизнь!
Ясенев как ястреб несся по вечернему Питеру. Потрясающий человек! Он не задал ни единого вопроса. Через десять минут машина резко затормозила у подъезда нашего офиса.
— Глеб Евсеич, я ваш вечный должник! — крикнула я, выскакивая из машины.
Поднимаясь по лестнице, я почувствовала, каким гулким стало пространство. Сердце разносило грудную клетку.