Дверь офиса открыта. Я остановилась, выдохнула и вошла.
В кабинете Снегова горел свет. Я приблизилась. Рюрик сидел неподвижно, устремив невидящий взгляд в потолок. Услышав шорох, он поднял голову. Во взгляде его что-то затеплилось. Я шагнула к нему — и он поднялся мне навстречу.
Меня затрясло. Ощущая жгучую смесь бешенства и облегчения, я медленно подошла, яростно, неотрывно глядя в глаза. Подойдя почти вплотную, остановилась, судорожной хваткой вцепилась в лацканы его пиджака и притянула к себе — так, что мы чуть не соприкасались лицами:
— Я тебе покажу «И он уйдет со своей гармошкой»!..
«МЫ С ТОБОЙ ОДНИМ УКРЫТЫ НЕБОМ»
Побелевшими пальцами я намертво держала его, раскачиваясь и порой пытаясь встряхнуть. Борясь с желанием одновременно придушить и зацеловать насмерть, я плохо понимала, что говорю:
— Я тебя никуда больше не отпущу. Слышишь? Никуда! Ни на шаг! — Рыдания подступали к горлу и прорывались наружу вперемешку с выкриками. — Как ты мог? Эти два дня… Я тебя искала… Ты где вообще был? Ты обо мне подумал? О себе подумал? Как ты без меня… Я тебе… Я тебя…
В голос зарыдав, я вжалась в него лицом. И только тут ощутила, что меня давно уже бережно обнимают его руки.
— Ну что ты, маленький, что ты… — Голос был бесконечно заботливым и усталым.
— Я… — всхлипывая, непослушными губами силилась выговорить все сразу. — Я…
— Тихо, родная, тихо… — Он крепче прижал меня к себе, поглаживая по голове. — Все хорошо, успокойся…
— Правда? — Я подняла голову, с надеждой вглядываясь в его лицо.
Он отвел прядку с моего лба:
— Правда.
Я закрыла глаза.
— Прости меня.
Невесомые горячие прикосновения к сомкнутым векам, к одному, к другому. Прерывистый шепот:
— Тикки… За что?
— За все…
Он тихо рассмеялся. Я удивленно открыла глаза: сквозь измученное лицо, на котором тенью лежала вся тяжесть предыдущих дней, явственно проступала мягкая ирония Бродяги.
— Нет, малыш, так не пойдет… За все — это слишком много. Давай сделаем по-другому: за половину всего я прощу тебя сразу, а за остальное ты отчитаешься по пунктам. Потом. Если захочешь… А там уж видно будет.
Счастливо засмеявшись, я, все еще всхлипывая, начала:
— По некоторым пунктам очень хочу отчитаться прямо сейчас. Можно? — Он кивнул. — Во-первых, твое заявление я, разумеется, не подпишу. Во-вторых, раз уж ты доверил мне на хранение настолько важный документ, как долговое обязательство, я решила, что теперь у тебя нет от меня секретов, и устроила в твоем кабинете обыск. Стихи — извини — реквизировала.
Рюрик резко покраснел, заморгал, затем поднял на меня глаза и, стремительно бледнея, спросил:
— И?..
Я притянула его к себе, бесконечную секунду смотрела в глаза.
— Я люблю тебя.
Мы оба застыли. И все вокруг словно остановилось. Даже время… Нет, время вообще перестало существовать.
Потом Рюрик преодолел разделяющие нас пару сантиметров и начал целовать меня. Я ответила — так, словно он вот-вот должен исчезнуть, истаять струйкой тумана. Его руки, как когда-то, были сомкнуты за моей спиной — я снова была «в домике».
Сквозь ощущение полной растворенности пробивался легкий дискомфорт. Чуть отстранившись, я поняла, что по-прежнему держу лацканы его пиджака сведенными пальцами. И не могу выпустить.
Рюрик проследил за моим взглядом, высвободил одну руку, другой продолжая обнимать меня, и, ласково улыбаясь, осторожно, по одному, отцепил мои пальцы. Я немедленно обвила его освободившимися руками и прижалась щекой к влажной рубашке:
— Хочешь, я выйду за тебя замуж и рожу тебе целый выводок Рюриковичей?
Он глубоко, от сердца вздохнул, прижался щекой к моей макушке и со счастливой обреченностью прошептал:
— Леди Тикки, вы не оставляете мне выбора.
ЭПИЛОГ
Понедельник — великолепный, лучший в мире понедельник — начинался на удивление буднично.
С утра я позвонила Левинскису.
— Борис Артемьевич? Здравствуйте! Вас беспокоит Людмила Прокофьевна Кулагина. Впрочем, последнее ненадолго. Дело в том, что я выхожу замуж и по семейным обстоятельствам, уж извините, остаюсь в Питере. Характер нашего дальнейшего взаимодействия предоставляю определить вам — меня вполне устроит любое ваше решение.
Я выслушала сбивчивые поздравления Левинскиса, поблагодарила и распрощалась.
Зашедший Козлов поинтересовался, как мне понравились его саженцы — оказывается, это были черенки чайной розы.