Рядом с кроватью стоял очень нежно и ласково улыбавшийся Гарри, что-то делая своими руками. Его руки светились золотом, но что это значит, Гермиона так и не поняла, зато поняла то, что ей сказал Гарри… «Это сон». Но она не хотела, всем сердцем, всей душой не хотела, чтобы это было всего лишь сном, ведь это же Гарри. Когда он успел стать ей дорогим, Гермиона не знала и сама, но что-то изменилось в эту ночь в ней самой. Всю оставшуюся ночь ей снилась палатка, их танец и их мечты, а потом — воплощение. Дом у моря, трое детей и никаких Волдемортов с Дамблдорами.
Девочка проснулась счастливой, понимая, что волшебство, которое она увидела ночью, было только для нее, потому что… Она слышала голос, сказавший про любовь. Может ли быть так, что Гарри ее любит? Могло ли так быть тогда? Девочка не знала. Гермиона не очень понимала, что произошло этой ночью и почему удивляются доктора, но в одно верила всей душой — это был не сон. К ней пришел Гарри, чтобы ее спасти… Как всегда спасал… А она была дурой, но больше не будет, никогда-никогда, потому что это же Гарри.
Излечивая девочку силой своей души, мальчик и не думал о последствиях, а следовало бы… Сделав выводы из случившегося, Гермиона решила, что пока больше себя бить не будет, раз уж она так необычно реагирует на боль там… Хотя по щекам так не было, но бить себя жалящим в лицо Гермиона не решилась. Внутри нее как будто поселилось теплое солнышко, отныне согревавшее ее.
Когда ее увозили вместе с кроватью, девочка в последний раз посмотрела на спящего мальчика и улыбнулась ему. «Мы скоро обязательно встретимся». Ей очень хотелось коснуться Гарри, но, к сожалению, ее желаний сегодня не спрашивали, просто вывезя из палаты вместе с кроватью. Тем не менее Гермиона улыбалась, уже точно зная, что все будет хорошо. Мелькали перед глазами лампы дневного света, а девочка думала о будущем.
— Судя по тренду,[2] примерно в три часа ночи, — показывал коллеге Грейнджеру кардиолог. — Все параметры нормализовались, и с тех пор ничего.
— УЗИ и кардиография подтверждают, — сообщил второй коллега. — Абсолютно здоровый ребенок.
— В принципе, можно дать по заднице под монитор и посмотреть на эффект, — задумчиво произнес озадаченный Марк. — Но, боюсь, за такие опыты любимая жена мне пол сменит травматическим способом.
— Папа, давай проверим? — серьезно попросила его девочка. — А если в школе опять или кто-то случайно? Вдруг у меня там какая-нибудь кнопка спрятана?
— Кнопка, говоришь… — протянул мистер Грейнджер и попросил коллегу. — Дай-ка конвекс.
— Ха… хм… — издал Марк малоинформативные звуки, проведя полученным сенсором, зовущимся «конвекс», по пятой точке дочери и зайдя чуть выше. — Ты тоже это видишь? — поинтересовался он у коллеги.
— Малая аномалия развития, бывает, — пожал тот плечами. — Просто предупреждаешь всех и все.
— Да, доченька, — хмыкнул доктор Грейнджер. — По попе тебе не угрожает. Аномалия развития у тебя.
— Эх, ла-а-адно, — согласилась милая девочка. — Тогда меня обратно в палату?
— Нет, — Марк покачал головой. — Домой поедем, раз уж ничего не находится.
— А мальчик, который лежал рядом? — поинтересовалась Гермиона.
— С мальчиком не все просто, — хмыкнул кто-то из кардиологов, — там к опекунам огромный список вопросов.
— Он сирота? — спросил мистер Грейнджер. — Выглядит как из Освенцима.
— На него вообще документов нет, представляешь? — ответил Марку коллега. — Соответственно, пацан как в воздухе повис — никому не нужный.
— Что значит «не нужный»? — удивился мистер Грейнджер. — Давай я его заберу, ему все равно диета нужна специальная. К кому обратиться следует?
Часть 6
К тому, что его заберут у Дурслей, Гарри был морально готов, так как понимал — врачи иначе поступить просто не могли. А вот к тому, что под опеку захочет взять кто-то другой — нет. Привыкший быть один и надеяться только на себя мальчик ответил социальному работнику недавно созданной службы, что хуже вряд ли будет, дав тем самым свое согласие. Но процесс смены опекуна в Великобритании в те годы был отработан плохо в свете меняющихся законов, поэтому мальчик был предварительно помещен в специальный приют под наблюдение. У него появилась своя комната. Комната, а не чулан! Нормальная кровать, стол, за которым можно было работать, и личное пространство.