— Дайте мне еще один провозной, а то самолет разобью.
Жить захочешь — не разобьешь, лети… — улыбнулся Якименко.
Обычно летчики из-за ложного стыда редко просят дополнительные провозные полеты. А тут попросил — и то не дают. Посидел в кабине боевого самолета, продумал все действия в полете и произвел взлет. На взлете немножко уклонился, но с полосы не сошел. Набрал заданную высоту в зоне, отпилотировал, как говорят летчики, душу отвел после длительного перерыва. Затем налётывал по три-четыре часа ежедневно. Вскоре восстановил технику пилотирования днем и ночью. Стрелял, вел учебные воздушные бои, то есть был готов как летчик исполнять обязанности в полном объеме. К этому времени полковой врач Николай Боков напомнил мне, что моей медицинской книжки до сих пор нет, поэтому мне дальше летать нельзя. Я, признаться, был очень рад, что медицинская книжка где-то «затерялась», ведь там рукой отоларинголога Военно-воздушной академии полковника А. Д. Архангельского было записано: «Не годен к летной работе на боевых самолетах, годен только к летной работе на легкомоторных». Травма на войне дала о себе знать. Я очень хотел летать, поэтому умолчал о суровом приговоре строгого специалиста.
…Через день я в госпитале, а через неделю с заключением «годен без ограничений» радостно черчу фигуры в воздухе, полностью отдавшись родной стихии. Это давало возможность глубже изучить летчиков и техников при решении боевых задач. Полк выполнял план успешно, летчики хорошо пилотировали, стреляли, вели воздушные бои, по другим показателям тоже в полку все в порядке. Все вроде бы было хорошо, никаких туч на горизонте не появлялось. Но вот поступил сигнал, что наших летчиков после работы, накануне полетов, встречают в ресторанах… Сигнал тревожный. Это значит, что летчики приходят на полеты недостаточно отдохнувшие, да и употребление алкоголя вообще вредно отражается на качестве полетов. Следовательно, готовность к полетам, которая является составной частью емкого понятия боевой готовности, вызывает сомнение.
…Собрались руководители полка, пригласили врача, посоветовались и решили усилить контроль по всем направлениям. Сигнал подтвердился: в воскресенье некоторые летчики засиживаются в ресторанах, а наутро — полеты. Спрашиваю врача: «Какие результаты?» Ответ: «Все в порядке». Не верить доктору нет оснований, человек он честный, порядочный. На следующей неделе снова видят летчиков, пьющих вино, а врачебная проверка не подтверждает отклонения в организме.
Я снова, но уже более строго спрашиваю врача. Ответ: пульс, давление без отклонений. Тогда я решил припереть его к стенке живым свидетелем. Он в ответ:
— Я могу подтвердить, я тоже видел.
Как?
— Я был вместе с ними.
Этого еще не хватало!
Оказывается, наш славный доктор частенько выпивал с летчиками, а назавтра, смерив давление и пульс, со спокойной совестью выпускал их в полет.
Я возмутился:
— Как же вы, доктор, дошли до такой жизни?
И он поведал свою историю. Сразу после войны он проходил службу в Закарпатье. В населенном пункте, где разместилось их подразделение, никакого медицинского персонала не было, кроме него и медицинской сестры. А болезней у гуцулов и русин осталось много: наследственные, социальные, инфекционные, возрастные и другие. Стали обращаться к военному врачу. Он помогал, и люди избавлялись от недуга. К нему повалил народ. Куда деваться — надо оказывать помощь.
Боков все это делал бескорыстно, а люди воспринимали по-своему: надо хорошо заплатить. Он с возмущением отвергал подарки, однако от бокала вина не отказывался. И вот пристрастился к вину, и эта привычка превратилась в порок. Он, правда, был из таких людей, которые, выпив, никому не делают зла, идут потихоньку к очагу родному, на исповедь перед супругой, но назавтра делают то же самое. Врач он был превосходный, замечательный человек, все его очень любили, особенно летчики. И они частенько брали его в свою компанию. Правда, делали они это с хитрым расчетом: если доктор выпил — значит, может сделать поблажку, когда их осматривает перед полетами. Разумеется, тех, кто показывал большое отклонение от нормы, Боков отстранял, и они безропотно подчинялись.
Я вначале не поверил, что после употребления спиртного у большинства проверенных летчиков нет отклонений в частоте пульса и кровяном давлении, но потом убедился в этом. Оказывается, методы исследования у нас пока были несовершенны, и без химического анализа точно определить состояние летчика нельзя.
Однако в полете наличие алкоголя в организме проявлялось в более медленной реакции, неточной координации, повышенной утомляемости, что приводило иногда к снижению качества выполняемого задания. Но многие летчики этого не знали и свои мелкие неудачи в полете объясняли всякими другими причинами, но только не стаканом вина, выпитым к тому же накануне полетов — вот в чем была опасность.
Это заставило нас призадуматься. Готовность летчика к полетам — это основа основ, а точно определить физиологическое состояние мы не можем. Что делать? Если командиры, врачи точно знать не могут, так кто же знает? Этим «кто» является летчик, он должен сказать правду. Пока он этого не делает. Почему? Боится?
Как быть? Я вспомнил войну, взаимоотношения были другими, доверяли друг другу всё, в том числе и жизнь. Чем же мы, командиры, политработники и другие специалисты, оттолкнули людей сейчас, в мирное время? Строгостью, принципиальностью или душевной глухотой? Ведь может иногда в жизни человека случиться, что он не сдержится и выпьет. Наутро он переживает, ищет возможность скрыть, заключить сделку с совестью… Что делают в подобном случае командиры, политработники? Проявляют принципиальность, нетерпимость и строго наказывают нарушителя? В принципе они правы. Но как при этом добиться такого положения, чтобы летчики не только не допускали выпивок, но, уж если случилось, честно докладывали, и тогда командир с гораздо большим пониманием относился бы к случившемуся?
Вот что беспокоило меня. Вначале был порыв — немедленно дать бой пьяницам по всем линиям: административной, партийной, комсомольской, общественной, офицерской. Осудить, наказать! Затем, поразмыслив над тем, что всякое наступление бывает успешным только тогда, когда оно хорошо подготовлено, и не всегда лобовая атака приносит победу, решил готовиться постепенно, послушать моих опытных соратников. Но тут один случай ускорил события.
…Как-то я ехал на полеты. Смотрю, стоит летчик нашего полка, холостяк, ранее был техником самолета, затем переучился. Летал он очень хорошо, на службу приходил всегда точно и никогда не был замечен в употреблении спиртного.
Сегодня он опоздал. Машина с летчиками уже ушла на аэродром, а он с парашютом на плече ожидал попутную. Я подъезжал к нему, испытывая двойственное чувство. Понимал, что как командир обязан его наказать, но в то же время как летчик, как его коллега не мог не посочувствовать ему. Мне очень хотелось помочь ему. Но как это воспримут подчиненные?
На память пришла известная восточная сказка «О старике, мальчике и осле», где любое решение окружающими осуждается.
Пригласил летчика в машину, он сел, и мы поехали. Ведем разговор о делах. Я узнал, где он был и почему опоздал. Отвечал он прямо и открыто. Возможно, потому, что был на пару лет старше меня, а может, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что с первых дней пребывания в полку я старался держаться с летчиками предельно просто, по-товарищески…
В конце разговора я неожиданно сказал:
— Знаешь, чего тебе сейчас больше всего хочется? Спать.
— Верно, — признался летчик. Я посоветовал:
— Когда приедешь на аэродром, доложи своему командиру звена, что ты очень хочешь спать. Его решение сообщишь мне.
Подъезжаем, стоит строй полка. Мы вдвоем выходим из машины. Я принял рапорт и подошел к летчикам, чувствуя, что все они с нетерпением ждут: а что же будет дальше? Однако пошел обычный деловой разговор, и после того, как последовала команда «Разойдись», полковые зубоскалы были явно разочарованы. Они уже предвкушали сумбурные оправдания опоздавшего, колкие реплики командира и многое другое, что всегда вызываёт веселое оживление в строю.