Такие вот соседи мы непримиримые были.
Но здесь Кощей нас возмутил.
Мало того, что к девчонке привязался. Не принято у нас это было. Мы, парни, бегали, дрались, но никто никогда девчонок ни ихних – мы, ни наших – они, не обижал. А этот придурок мало того, что привязался, так ещё и мороженое отобрал!
Не мудрено, что тут наше терпение и лопнуло.
И когда за Тамаркой захлопнулись дверь, мы, не сговариваясь, пошли разбираться. "Парня в горы тяни – рискни! Не бросай одного его, пусть он в связке с тобой одной" – напутствовал нас "Романтик «мужественным голосом Высоцкого.
Кощей со своими был, как всегда, в палисаднике. Он довольный сидел на скамейке напротив памятника Горькому и только начал отрывать бумажную картинку с вафельного стаканчика.
– Кощей, отдай мороженое. – почти не заикаясь, сказал Валентин.
– На, – спокойно ответил Трегуб, ехидно обнажив дыру вместо правого верхнего зуба.
– Ха-ха-ха – заржали Тюря и Свиря, встав между ними.
Памятник Горькому старый, гипсовый. Стоит на пьедестале из облезлого давно, полуразвалившегося от времени дождей и наших драк красного кирпича. Такой старый пьедестал, что из квадратного он, пьедестал, точно станет скоро овально-круглым. Алексей Максимович сидел, опёршись правой рукой на колено, и положив свой подбородок на полусогнутую ладонь.
По задумке авторов он должен смотреть вперёд, в будущее, в коммунизм, в эру победившего труда, в то будущее, в которое он верил, которое он наверно, и видел.
Но не сегодня. Мы специально встали спиной к Горькому.
Тут как раз кирпич можно было вытащить в случае чего. И вот сегодня вместо коммунизма видит Горький только наши бритые под бокс с Валентином затылки, да наглого Кощея, срывающего деда Мороза со снегурочкой с вафельного стаканчика Тамаркиного мороженого, да шпанёнков его, подпевал.
–Да, Алексей Максимович, – подумалось мне, – не получается у нас пока коммунизма. Разве построишь его с такими любителями мороженого. Подумать – то я подумал, а сам потихонечку и полкирпичика из его пьедестала полуразобранного и вытащил.
Я думаю, как раз наши затылки и помешали Горькому увидеть все что дальше было.
Но шум потасовки он крики и мат наш он точно слышал. И как Валентина в лужу бросили, и как я, не заметив, что мне сзади под колени Вовчик присел, полетел от несильного в общем-то удара Тюри задом наперёд вверх ногами. И как магнитофон наш прямо в колено Горькому угодил, простившись тут же и с крышкой, и с кассетой.
Но самое главное, я не знаю как, но Валентин успел, падая в грязную лужу, достать ногой локоть Сашки Трегуба.
И вафельный стаканчик мороженого красивой и долгой дугой полетел, сверкая на солнце белым даже не пробованным Кощеем пломбиром, прямо к малышне в песочницу.
И глаза Кощея помню. Долго – долго провожали они этот аппетитный вафельный стаканчик таким страстно – печальным взглядом, что мне даже его жалко стало.
Слезы выступили у него от обиды. Вот это да. Кощей и вдруг слезы! Вот здорово. И не страшный он вовсе. Заревел. Мороженого он не попробовал.
Мои полкирпича пригодились. Именно он, старый, вырванный у Максима Горького красный кирпич, высоко поднятый над моей головой, как алое красное знамя, и остановил эту вакханалию мести, воспитания, драки и соплей.
Хорошо, что река у нас тут, рядом. Река всегда нас выручала в таких случаях. Умылись. Привели себя в порядок. Довольные идём домой.
Плёнка, вырванная из кассеты корявым пальцем Тюри, волочилась за нами. Крышка от магнитофона была у меня. А поломанный корпус "Романтика" бережно нёс Валентин, нежно завернув его в оторванный от моей рубашки рукав.
"Если шёл он с тобой, как в бой, на вершине стоял хмельной, – значит, как на себя самого, положись на него" – пел в наших взбудораженных душах Владимир Высоцкий.
Идём побитые, поцарапанные. Я с синяком под левым глазом. Валентин с расцарапанной щекой.
– Слушай, Баса, – сказал я, – а ты видел, как мороженое красиво летело?
– Конечно, – смеётся Валентин, не заикаясь, – в самую девятку, если бы ворота поставить.
Валентин любит в футбол играть. Он у нас всегда на месте правого нападающего. То и ногу – то натренировал.
– Слушай, Баса, – продолжаю я, – а давай Тамарке мороженое купим. И скажем, испугался нас Кощей и сразу отдал со страху мороженое. Как думаешь?
Валентин, внимательно разглядывая свой новый "Романтик", и медленно вставив в кассету толстенькую с карандаш веточку от тополя, наматывал плёнку обратно в кассету. Не ответил.
– Ты знаешь, какие мы крутые мэны будем. У самого Кощея мороженое отобрали. У меня и деньги есть, – продолжал я, – вот, смотри, как раз 9 копеек уже насчитал.