Подвиг Кузьмы вызвал гром всеобщего ликования.
— А теперь поглядите, как наш Кот ловит мадам Мышку.
Кот в воротнике и галстуке, а Мышка в шляпке и платье.
Кот вел себя странно. Он обнимал Мышку. Мышка ускользала от него, но, казалось, неохотно, и в конце концов Кот-обольститель уволок ее за ширму.
Это было первое мое знакомство с театром. Наивный вымысел в почти сказочном балаганном воплощении — кошачьи усы Крючкова и шляпа мадам Мышки — все мне очень понравилось.
Не так-то легко пережить эти чудеса. Они кипят и бурлят, будто в кастрюльке на огне, и рвутся из твоей груди. А танец девочки в золотой пыли? А сумасшедшие розовые пионы? А балаган под скрипуче-ласковый мотив шарманки? Все это приходится нести молча в себе, потому что Феню я хорошо знаю. С ней обо всем этом ну совсем не поговоришь.
Моя чудная Феня слишком ясно и просто воспринимает мир, и нет для нее золотой пыли вокруг цыганки, а просто пыль, и танец Кошки с Мышкой возмутительно неприличная история.
Возвращаемся мы занятые каждый своим. Я испытываю чувство опьянения, словно отведал напиток из света, жары, сумасшедше-пестрых красок осени и приблизился к взрослым людям, к этим загадочным существам
Размышления
Однажды я спросил у отца, зачем сороконожкам сорок ног. Тогда еще Вера Инбер не высказала своих соображений на эту тему.
— Видишь ли, — сказал отец, — никто не знает, почему у сороконожек сорок ног, одно можно сказать, что это им, вероятно, удобно.
Слова отца приоткрыли для меня целесообразность устройства жизни. Я понял, что высокому подсолнуху значительно удобнее носить свою огромную, набитую семенами голову, а низенькой незаметной незабудке — свои четыре голубых лепестка. Но почему все так удобно для всех нас устраивалось на земле — объяснить было довольно трудно. Именно в те годы одолевали меня подобные вопросы, и скоро я убедился, что у взрослых либо нет на них ответов, либо они не хотят мне их сообщить.
Самые простые вещи не имели никакого объяснения: почему существует солнце, откуда оно взялось и откуда мы все взялись. Знаменитая теория, согласно которой аисты приносят детей, очень скоро была поставлена мною под сомнение. В городе совсем не было аистов, и они никогда в большие города не прилетают, о чем сказал мне отец. А между тем я то и дело слышал, что там-то принесли девочку, а там-то мальчика.
Вскоре эти удивительные «зачем», «почему» и «откуда» перестали меня занимать. Мир год за годом становился привычнее, доступнее и понятнее. Исчезала его магия и таинственность.
Но вместе с тем мне хотелось, чтобы в мире не все было понятно, чтобы сказки существовали, чтобы существовали тайны, и позже я понял, что их вполне достаточно и что совсем, пожалуй, они никогда не исчезнут на земле. И действительно, может ли наступить такая скучная и грустная минута, когда все будет открыто? Нет, она никогда не наступит. И взрослым об этом так же не надо беспокоиться, как не надо было беспокоиться мне.
Детство — годы мифологии. Нет более грустного зрелища, чем маленький старик, не верящий в чудеса и не стремящийся узнать то, чего никто не знает. Сказки, легенды, всевозможные истории о Змее Горыныче, злых волшебниках, Бабе Яге, Великане и Мальчике-с-пальчик, Сером Волке и Красной Шапочке — все они требовали смелости, самоотверженности и справедливости. Только добрый и справедливый побеждал, только смелый и сильный находил дорогу.
Не надо думать, что маленький человек с наивностью дикаря верит в букву сказки. Нет, он очень скоро научается отличать дух от буквы.
— Мама, — спрашивал я, — но ведь если волк съел бабушку, то она уже не может снова стать живой?
Мама затруднялась ответить. Отец говорил:
— Видишь ли, в жизни, конечно, это невозможно, но в сказках — другое дело.
И я понял, что сказка это «другое дело». И как бы условливался с самим собой верить в то, чего быть не может.
Вечера первых лет детства — и сказка. Тепло тесной комнаты, занесенного снегом окна, шум самовара, страшные тени в коридоре, весь этот мир, за которым мир бесконечный — ночью до луны, днем до облаков, до солнца.
Тесный мир, он был во всем знаком, даже непригляден. Но в коридоре уже начинались сказки.
Отец говорил:
— Принеси мне папиросы.
Для того чтобы исполнить его просьбу, нужно пройти по темному коридору и в комнате отца, заставленной растрепанными книгами и всякой всячиной, зажечь свет.
И я медлил, я не решался.
— Почему же ты не идешь? — спрашивал отец.