Мне стыдно было признаться, что мне страшно войти в темный коридор. Я собирал все свое мужество, как маленький пастух, сражавшийся с Голиафом, и отправлялся в коридор. Дело в том, что за открытой дверью в комнате отца стоит великан. Но я знал, что, если я смело пройду и не оглянусь, он меня не тронет, не сможет тронуть. И я быстро шел с бьющимся сердцем.
— Ну вот и хорошо, — сказал отец, когда я возвратился, — вот ты и молодец.
Может быть, он догадывался о моем страхе и волнении? Не знаю, но в столовой мне становилось особенно хорошо, тепло и уютно, и я знал почему. Потому что я подавил этот глухой и мучительный страх.
А великан? Может быть, он и позже стоял за дверью. Не надо оглядываться.
Не надо оглядываться. Я это знал, еще не прочитав о гибели тех, кому запрещено было оглядываться, и то, как Орфей оглянулся и не смог увести Эвридику из подземного царства. В школьные годы, прочитав «Вия», я нашел и объяснение этому великому запрету.
Его изложил друг философа Хомы Брута, ритор Тиберий Горобец. Как известно, Хома обернулся и тогда его увидал Вий. И вот что сказал по этому поводу ритор Тиберий Горобец:
— А я знаю, почему пропал Хома: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать.
И это было самое важное из того, что он сказал. Его слова и сегодня звучат правдой, а его совет в подобном случае — «перекрестившись, плюнуть ведьме на хвост» — можно и не принять во внимание.
Вторую холодную военную зиму мы неприметно жили вдвоем с Феней. Отец приезжал редко. Дама из соседней квартиры говорила мне:
— Твой папа появляется как метеор.
Я не знал астрономии, но понимал: она хотела сказать, что отец приезжает крайне редко.
Он приезжал редко, но действительно освещал нашу скудную и тихую жизнь без писем от мамы, без гостей. Во всех комнатах зажигались лампы! Свет заливал их почти солнечным сияньем.
И тогда, во вторую военную зиму, он словно вынырнул из лесных сугробов в черном своем овчинном кожушке, задымил табаком наши комнаты. С ним приехали два старика лесника, длиннобородые, сердитые на вид люди. Они спали в столовой. Феня суетилась, бегала с самоваром, со сковородками. И началась для меня счастливая жизнь, когда мы вдвоем с отцом уходили в город.
Он, как бы исполняя обязанности матери, угощал меня в кондитерской, а сам почти не притрагивался к сладостям. Запах пирожных и марципанов напоминал мне о матери, но я не говорил о ней с отцом, догадываясь, что ему это может быть неприятно. Мне очень хотелось спросить о ней, но я молчал.
Однажды он сказал:
— А помнишь, как она говорила: «Нет, ничего, ничего больше не хочу, ни конфет, ни чаю. Хочу, чтоб ты поцеловал мне руку».
Я этого не помнил.
Из кондитерской мы шли в книжный магазин. Отец смотрел книги по лесному делу, а мне в это время предлагались книжки с картинками, из которых я уже вырастал.
Одна книга заинтересовала меня. На ее обложке был нарисован высокий человек в узеньких клетчатых брюках и фуражке моряка. Он стоял на ледяном торосе и держал в руках подзорную трубу. На книжке было написано: «Путешествия и приключения капитана Гаттераса».
Отец купил эту книгу и сделал меня на многие месяцы счастливым. Книги уходили и приходили, но эта — навсегда осталась со мной.
Думаю, многие мальчики в то время читали о путешествии капитана Гаттераса. Есть любимые книги поколений, и мне кажется, что книга о капитане Гаттерасе принадлежит к ним.
Я читал в теплой комнате о Северном океане и думал о маленьком бриге, шедшем с великим упорством среди льдов на север. Полюс еще не был открыт. Он еще представлял тайну не только для мальчиков всего мира, но и для сильных, мужественных людей, для северных капитанов и первых летчиков.
Я читал о путешествии Гаттераса, и мне становилось холодно, когда мерзли мои герои, и, так как они всегда мерзли, мне всегда было холодно. Феня справлялась, уж не заболел ли я. Но я не был болен. Айсберги в лунной синеве и серебристом тумане проплывали за моим окном.
Я плыл на бриге «Форвард» с веселым доктором Клаубони, с Джемсом Уэллом, с Симпсоном, шел с собаками по льдам. Мне было холодно, я мерз, но полюбил моряков, и даже холод был для меня теперь не страшен. Я решил вести себя как моряки с брига «Форвард» и потребовал от Фени снега. Снега она не принесла. Тогда я утром тихонько спустился во двор, снял пальто и рубашку и стал натираться снегом. Собрались дворовые ребята. Я натирал себя снегом, пока не стал совсем синим. На другой день я лежал в постели счастливый и плыл на север.