Яркое солнце освещает сады, домики, играющую воду. Сохнет белье в саду над тихой заводью. Из чердачного окошка выглядывает коза, а рядом высунула рыжую в черных пятнах голову корова и лениво щиплет листья тополя. Вода плещется над лавкой, под самой вывеской «Ободья, гвозди». Над вывеской в открытом окне девушка грызет семечки.
По широкой улице шумит река. Вон под водой на дороге чугунок с пробитым дном, река струится сквозь него. Чугунок умылся, блестит, и кажется, что так он и должен лежать и прятать рыбешку в своей тени.
Медленно ползет «Касатка» по неподвижной воде, остановившейся над дорогой, над лугом. Кочки, кусты; трава оплетает весла. Солнце печет, и кажется — вот так начинаются новые миры, а старые уходят на дно времен.
И правда, все непохоже вокруг! А что, если все так и останется? И хотя он твердо знает, что вода спадет, — ему очень хочется, чтобы все вокруг было иначе, чем раньше.
Теперь «Касатка» ползет над размытой дорогой у самого леса. Весла цепляются о землю, о кусты дикой малины и смородины, чернеющие над водой. У самой опушки он снимает ботинки и босиком по холодной воде переходит на сухой мох, укрытый прошлогодними рыжими иглами.
Он садится. Далеко-далеко дома́ города и обрыв. Зелень парка как будто плещется над самой рекой.
Неожиданно он замечает затопленный муравейник. Горбатый краешек его на суше, вокруг земля черна от муравьиных тел: происходит великое переселение муравьиного народа.
Солнце поднимается все выше. Он садится в лодку и, осоловевший от жары, осматривается. Который может быть час?
Срезая на кочках трубочки желтых одуванчиков и нежный гусятник, лодка медленно ползет обратно. Руки машинально забрасывают и тянут весла.
Теперь он вспоминает слова лодочника. Что бы привезти?
Проплывают вырванные с корнем деревца, доски. Он слишком устал и не станет за ними охотиться.
На дороге снова дырявый чугунок. Лодочник зачинит. Он вытаскивает его багром, вспугнув рыбью стайку.
Посредине реки плывет что-то черное, лишенное формы.
Медленно и торжественно, как караван, плывут один за другим какие-то черные обрубки. То тень, то солнце скользят по их бесформенной поверхности.
К одному обрубку подъехала шаланда лавочника, прозванного Ободья Гвозди. Ободья Гвозди что-то делает с обрубком. На веслах сидит та самая красивая девушка, которая грызла семечки, когда он проплывал по главной улице слободы.
Он направляет лодку к середине реки.
Медленно плывут шесть обрубков, не похожие ни на доски, ни на деревья.
Лодка приближается, и неожиданно совершенно явственно выступает из воды неестественно раздутая мертвая человеческая голова. Шесть трупов плывут по реке.
Быть может, они провалились под лед в зимнем бою с белогвардейцами и теперь река выбросила их тела на поверхность. Может быть, где-нибудь далеко в верховье сворачивающей на запад реки погибли они на фронте во время перестрелки на берегу, всего лишь неделю или две назад, когда последние льдинки прошли и вода прибывала. Товарищи убитых наступали; они рассчитывали вернуться и похоронить бойцов. Мертвые люди тихо лежали на отвоеванной, возвращенной народу земле, еще замерзавшей и белевшей к ночи.
Но лед таял. Гулко, с каждым днем шумнее бежали ручьи; поднялась и отцвела лесная фиалка, поднялась молодая трава над прошлогодней мертвой травой и прикрыла до половины тела бойцов. Река прибывала; она поползла сначала по песку, потом по траве. Суслики бежали из своих нор, птицы пролетали над беспокойным телом реки. Только мертвецы лежали тихо, вдали от дороги, от места, где их можно было бы найти.
Может быть, они лежали в высоких кустах орешника, может быть, весенняя таволга упрятала их, и, когда река подошла, она прикрыла их медленно и бережно своим рукавом, своим прозрачным телом, как траурным флагом.
Они долго лежали под водой, вода вошла в них, изменив их вес и форму, и тела мертвых людей поднялись на поверхность реки. Кусты орешника или таволга отдали их течению, и медленно понесло их вниз, может быть, к тем местам, где родились эти люди.
В первую минуту его охватил страх.
Мертвецы плыли медленно, освещенные солнцем, в почти черной от воды одежде. Изредка малиновки, носившиеся над прибрежными, кустами, залетев на середину реки, садились на мертвые тела и, почистив перышки, улетали к берегу.
Непреодолимая сила, похожая на ту, которая направляет бабочек на огонь, заставила его подъехать.
Лодка мягко ударилась бортом. Мертвец остановился.
Теперь лодку и тело несло вниз по реке. Они поравнялись с шаландой, в которой возился Ободья Гвозди. Ободья Гвозди и девушка снимали одежду с мертвеца.