В более ранние годы задача формулировалась по-другому: необходимо было в короткие сроки создать в Новгородской земле внушительный корпус детей боярских, которые бы заменили собой выселенных бояр и житьих. Соответственно, при существовавшем кадровом дефиците и ограниченности выбора местная администрация считала возможным включить в число помещиков определенное количество «людей» московских и новгородских аристократов. Некоторые из них определенно ранее находились на положении холопов (Ватазины, Игнатий Черныш Уваров). Все они получили полноценные поместья, сопоставимые по своим размерам с поместьями других детей боярских. Упоминание об их прежней владельческой принадлежности, встречающееся в писцовых книгах, скорее всего, не было отражением особого статуса, а свидетельствовало о раздаче им поместий по спискам. Подобным образом упоминались территориальные обозначения для некоторых детей боярских – луховичи, Якуш Черной Пущин «звенигородец» и т. д. В дальнейшем потомки послужильцев также не выделялись среди новгородских помещиков. Нападки на них со стороны сослуживцев и обвинения в «низком» происхождении стали проявляться только в XVII в., с более широким распространением местнических традиций среди городового дворянства.
Некоторые «люди» князя Ивана Юрьевича Патрикеева получили поместья в Каширском уезде, где, очевидно, существовали аналогичные проблемы с комплектованием местной служилой корпорации. Не исключено, что подобные примеры существовали и на территории других пограничных территорий страны.
Несформировавшаяся сословная культура способствовала периодическому проникновению в ряды детей боярских представителей других социальных прослоек. В их среде неоднократно появлялись потомки дворцовых слуг разного уровня. Ю. Г. Алексеев обратил внимание на пример Бориса Косагова, который из крестьян села Каринского за несколько лет превратился в сына боярского[28]. Позднее Косаговы также известны среди детей боярских.
Единичные случаи социального взлета такого рода были представлены в том числе и в высших эшелонах Государева двора (купцы Ховрины, сыновья дьяка Е. Попова Сергеева и др.). В целом, однако, эти прецеденты не имели устойчивого характера и не отражались на последующих перипетиях карьерного роста выявленных лиц, которые быстро становились частью той или иной служилой корпорации.
Относительная легкость интеграции различных групп служилых людей в существующую модель организации службы была обусловлена отсутствием у большинства из них оформленных корпоративных черт. Служилые корпорации создавались и поддерживались уже в рамках единого государства. Поземельные связи и предшествующая совместная служба в случае с группами служилых людей из присоединяемых к Московскому государству территорий были неустойчивы и достаточно условны. При проведении земельных переселений (принудительных или добровольных) такого рода связи утрачивались в течение жизни одного поколения. Аморфность и размытость критериев делали возможным проникновение в среду детей боярских выходцев из других социальных прослоек.
Материалы Дворовой тетради показывают, что существовавшие в середине XVI в. обособленные группы имели уже, скорее, вторичный характер. Центральное правительство либо создавало их искусственно, как в случае с «литвой дворовой», либо прикладывало определенные усилия для их длительного функционирования, как это было сделано для родовых княжеских корпораций, защищаемых указами о родовых вотчинах. Несколько в стороне от этого процесса стояли удельные дети боярские – «княж Юрьевские» и «княж Андреевские», представлявшие исчезнувшие в предыдущие десятилетия княжества. Тем не менее, удельная система в это время была вновь реанимирована. Новые уделы были созданы для Владимира Старицкого (воссоздан отцовский удел) и Юрия Углицкого. Эти уделы были полноценно укомплектованы дворовыми, включая бояр и приказных людей, и городовыми детьми боярскими. Часть служилых людей была направлена на службу к царям Симеону Касаевичу и Симеону Бекбулатовичу, а также к царице Анастасии Романовой.
28
Алексеев Ю. Г. Аграрная и социальная история Северо-Восточной Руси XV–XVI вв. Переяславский уезд. М.; Л., 1966. С. 24–25.