Многим новичкам тягостно ночью, страшновато. Редкая поросль березняка, такая ясная и приветливая днем, кажется незнакомой, густой, враждебной. Мелкий овражек представляется глубоким таинственным ущельем… За каждым кустом, за каждой кочкой чудится нарушитель.
«Ничего, парень, освоишься, пообвыкнешь», — искоса посматривает на Степанова Смолин. Ему хочется сказать что-нибудь ободряющее, но ничего он не говорит. Лучше скажет потом, по дороге на заставу.
Медленно тянется время в наряде. Эх, сбросить бы с плеч исхлестанный дождями брезентовый плащ, выпить кружку горячего чая. Выпить, неторопливо отхлебывая, смакуя каждый глоток.
Внезапно доносится резкий скрипящий звук: «Дер-р-р, дер-р-р, дер-р-р!» Будто кто рвет полотно. Это неподалеку, на болотце, орет неугомонный коростель — маленькая светло-рыжая птица.
Словно перекликаясь с коростелем, глухо кричит сова: «Уху-ху! Уху-ху!»
Из кустов выбежал дикий кабан и потрусил через поляну. Степанов вздрогнул и поднял на Смолина встревоженные глаза. Спокойно, Степанов, спокойно! Зря нервничаешь, голова ты, два уха. Я же тебе растолковывал: если в ночную пору дикие кабаны выйдут на открытое место, ничего необычного в том нет. А вот уж днем выбегают на лужайку или поляну, только испугавшись чего-то. Но только днем. Дне-ем!
Невдалеке из мелколесья, тяжело хлопая крыльями, взлетел выводок куропаток. Ночью куропатки обычно не летают. Кто их вспугнул: человек или зверь?
Чуть слышно хрустнула ветка. Джек, только что прижимавшийся к ноге, навострил уши.
— Похоже, коза, — прошелестел Степанов.
— Тсс! — Смолин сжал руку Степанова. Известное дело, диких коз тут полным-полно, но надо убедиться, коза ли. — Смолин чуть шевельнулся. Если то коза, ее тонкий слух уловит движение, и она, заподозрив опасность, умчится.
Но все тихо. Лишь тревожно трепещут листья.
Смолин — комок нервов.
Не только уши, каждая клеточка тела старается расслышать, что там, в темноте.
Снова шорох. Слабый, едва слышный. Джек, не выдержав, потянулся вперед и тихонько пискнул.
— Тсс! — Смолин положил руку на морду Джека. Умный пес понял, чего от него требуют, и послушно улегся. Не шелохнется, только мелко дрожит от возбуждения.
Теперь уже Смолин не сомневается: нарушитель!
Долгие, томительные секунды… Вроде бы мелочь — секунда. «Тик-так» на часах — и нет ее. Обычно внимания на секунду не обращаешь. Но эти секунды очень длинны. Выдержка, Саша, выдержка! Приблизится «гостьюшка» на штык, и тогда — брать. Чтобы наверняка…
Внезапно Джек рванулся.
Пальцы Смолина соскользнули с ошейника, и Джек исчез в ночной тьме. Затрещали кусты.
Набрякший дождем кустарник окатывал пограничников водой с головы до ног. По коленям хлестала мокрая трава. Сапоги с чавканьем отбрасывали ошметки грязи. Под ноги бросился какой-то чертов валежник. Острый сучок оставил отметку на щеке Смолина…
Впереди справа ожесточенный лай. Ясно, Джек лает на человека и лает, не переставая. Захлебывается от злобы и словно зовет: «Вот он! Вот он, враг! Быстрее, быстрее на помощь!»
— Степанов, ракету!
Перед пограничниками — крепкий приземистый дядя в мятой шляпе. В свете ракеты лицо, испещренное сеткой морщин, безжизненное, зеленое.
Незнакомец покорно дает себя обыскать и лишь бессмысленно мычит и таращит глаза.
— Глухонемой, — говорит Степанов. — Вот такой у нас в деревне был…
Смолин ничего не отвечает. Не надо спешить с выводами.
4Задержанный сидел на стуле посредине канцелярии и глуповато оглядывался. На полу под ногами натекла лужица.
Смолин изучающе смотрел на задержанного. Кто ты, кто ты на самом деле? Твоя ли это вытертая на сгибах пенсионная книжка глухонемого от рождения? Зачем, с какой целью пробирался через границу? Где у тебя тайник? Под заплатой на рукаве, в отвинчивающемся каблуке сапога, внутри обшитых материей пуговиц на куртке? Или еще что-нибудь похитрее придумал? А может статься, ты и на самом деле глухонемой…
Обыск закончен, но ничего, буквально ничего, что указывало бы на переход границы с преступной целью. Некоторое подозрение вызвала стелька из газеты в сапоге. Будто бы безобидная обычная стелька, а все же…