Задержанный искоса наблюдает за склонившимся над стелькой капитаном. Вот губы немного дрогнули. Пальцы рук нервно сжались и разжались… Незнакомец решительно тряхнул головой и… заговорил.
— Вижу, что погорел… Начистоту все расскажу. На явку я шел… Поверьте, не хотел, заставили…
Степанов так и застыл. Ошеломило его это моментальное «исцеление».
— Да-а, вот так глухонемой!
Между строк газеты обнаружилась запись симпатическими чернилами, запись очень важная… Начальник заставы, не дожидаясь утра, отправил пакет с нарочным в управление отряда.
Огнем на огонь
Едва только Смолин переступил порог заставы, как высокий чернявый Яхин выпалил:
— Капитан вас спрашивал! — и доверительно добавил: — Какая-то женщина у него. Вроде бы вас дожидается…
— Заходите, заходите, товарищ Смолин, — пригласил капитан Кондратьев. — Вовремя пришли. Садитесь, пожалуйста… Продолжайте, Анна Тарасовна!
Сухонькая, в годах женщина затянула под подбородком концы белого платочка, откашлялась и начала рассказывать, мягко выговаривая букву «л».
— В самый первый день, когда гитлерчуки на нас напали, это и случилось. Не подпускали заставские, пограничники то есть, фашиста к мосту. Пальба стояла прямо-таки ужасная. Потом взрыв. Уже погодя мы узнали: мост взорвали наши… Сижу я в своей хате, дрожу от страха, как осиновый лист, нос боюсь высунуть. А хата моя, как я уже вам, товарищ капитан, говорила, самая крайняя в селе. Бачу в окно — через огород, напрямик, военный идет. Фуражки на голове нема, шея бинтом замотана. Когда ближе подошел, пограничника по петлицам признала… Черный он был, тот пограничник, от пороха, запыленный. Сквозь повязку кровь сочится… и вся гимнастерка в крови… Собака за ним на трех ногах шкандыбает. Тоже, видать, раненая. Не простая собака — сыщик. Серая, что волк, а ростом чуть ли не с годовалого теленка.
Выбежала я навстречу. «Что с тобой, сынок?» — пытаю. Воды попросил. Собаку напоил и сам напился. «Скверные, говорит, наши дела. Отходим. И если ты, тетка, хочешь нам помочь, то одна у меня будет к тебе просьба: сохрани собаку. Цены этой собаке нет. Ни за что не оставил бы, да сама видишь — далеко не уйдет… А как кончится война — обязательно за ней приеду. А мы вернемся, в этом, говорит, не сомневайся…»
Ну у нас, баб, глаза, известное дело, на мокром месте. Как услышала я такие жалостливые слова, заплакала, конечно, и говорю: «Оставляй, сынок, свою собаку. Нехай живет. Сберегу такую ценную животную. И обещаю смотреть за ней, как за малым дитем…»
Привязал пограничник свою собаку в сарае. «Слушайся, говорит, Дик, новую хозяйку. Живи тут, пока не вернусь». И ушел. Вот с того самого дня Дик у меня. Ховала его, чтобы какой вражина не побачил, не доведался, фрицам не донес… А насчет ноги не беспокойтесь. Честь честью зажила нога, только шрам остался…
Уж и война закончилась, а пограничника того нету и нету.
Наверно, погиб сердечный. И подумала я, что не должна такая ценная животная на цепи у меня пропадать. К себе заберите Дика!
2…Попав на заставу и увидев людей в военной форме, Дик словно обезумел от радости. Он жалобно скулил, беспокойно оглядывался. Видимо, все здесь, напоминало ему прежнюю жизнь, и он ожидал, что вот-вот появится хозяин.
Пес метался от одного пограничника к другому, обнюхивал, раздувая влажные черные ноздри, и тут же разочарованно отходил. Он побывал на конюшне, заглянул в каптерку…
— Что, брат, не нашел? — сочувственно спросил Смолин.
Ему вспомнилось, как старшина Морозов, рассказывая про довоенную службу на границе, упомянул однажды имя инструктора с соседней заставы. Геройский был парень, и собака у него, мол, была отличная… Не про Дика ли говорил Морозов? Может, про него.
Смолину совершенно ни к чему была вторая собака. Только время отнимет уход за ней. Но почему-то жаль было расставаться с Диком, Ведь хуже нет, когда собака по рукам пойдет.
Дик поднял тоскующие глаза и чуть заметно вильнул хвостом.
Смолин потрепал Дика по загривку, ласково сказал:
— Пойдем, устрою тебя, а там увидим.
3До рассвета было еще далеко, но на востоке уже нарождалась заря. Чувствовалось, вот-вот она поднимется выше, и неторопливо, как бы нехотя, порозовеет край неба. А затем, гася дрожащие звезды, величаво выплывет огненный диск солнца…
Что ж, пора! Прошло без малого шесть часов, после того как Яхин, взявший на себя роль нарушителя, проложил учебный след. Можно себе представить, что то будет за след! Уж Яхин постарается. «Удружит» по старому знакомству. Напутает, напетляет, как только сможет… И по ручью пройдет, и обувь сменит, и не поленится с дерева на дерево перебраться… А в каком направлении Яхин ушел, где спрятался, знает один капитан Кондратьев. В общем, конспирация — будь здоров! И Смолину, и Джеку немало предстоит потрудиться, чтобы разгрызть такой орешек…