— Как вам удается первому узнавать все новости? — удивленно спросил Жан Марк Пэй. Голова его работала не очень ясно, но он был преисполнен дружелюбия, которым не отличался в обыденном поведении.
— Это ведь моя страна, — очень вежливо ответил Омат.
Его замечание встретил дружный смех, чуть, правда, более громкий, чем надо бы. Впрочем, Омат, похоже, не обратил на это внимания.
— Ваша и фараонов, — сказал Клод Мишель, заглядывая на дно бокала и силясь припомнить, когда тот успел опустеть. Он даже перевернул его и потряс, а затем вновь возвратил в прежнее положение.
— Да, — сказал Омат, — но я пока жив.
Он улыбнулся и направился к двери каюты, дав знаком понять, что сейчас же вернется.
Лаплат ударил по столу тяжелой квадратной ладонью и объявил, что Омат ничуть не хуже любого француза.
— Вы пьяны, Жюстэн, — уронил Бондиле.
— Да, пьян и рад этому, — со смешком парировал Лаплат. — Великолепный портвейн. Надо выпить еще. — Слегка покачиваясь, он поднял бокал. — За тайны древней цивилизации и процветание нашей экспедиции. Завтра я пожалею о том, что творю, но сегодня я — властелин мира.
Бондиле подал знак слугам.
— Откройте еще одну бутылку портвейна, а также мускат — и можете быть свободны. — Он вручил три серебряные монеты тому, кто стоял ближе. — Это вам за работу.
Старший официант почтительно поклонился.
— Да благословит вас Аллах.
— И вас также, — произнес Бондиле, прежде чем жестом отослать всю прислугу.
— Теперь нам придется самим прислуживать себе, — с довольным видом сказал Жан Марк. — Но это даже неплохо, ведь вино развязывает язык, а откровенничать при слугах не стоит. Вполне возможно, они мотают все нами сказанное на ус.
— Большинство из них понимают не больше одного слова из десяти, — сказал Юрсен Гибер, приканчивая свой бокал с «Кот Соваж». — А те, кто понимает, никогда не признаются в этом. — Он оглядел каюту. — Капитан пробудет на берегу еще час. Навещает трех своих жен.
— Три жены! Проклятые язычники! — беззлобно выругался Тьерри Анже. — Живут как обезьяны.
— Тем не менее мы в них нуждаемся, — заметил Бондиле. Он умолк, ожидая, когда вернувшийся официант откупорит принесенные из трюма бутылки, и заговорил, лишь когда тот ушел. — Без них нас бы, во-первых, здесь не было, а во-вторых, мы никогда бы не справились с такой прорвой работы. То, что нам дают дополнительных землекопов, очень важно — вы не находите, а?
Лаплат энергично закивал.
— Да, они нам очень нужны, и носильщики тоже. Им ведь, как ни крути, предстоит перелопатить еще тонн десять песка. Сейчас для раскопок самое благоприятное время, но с каждым днем становится все жарче, и… — Он помрачнел. — В общем, как только наступит великая сушь, работа совсем застопорится.
Омат, появившийся в дверях каюты и слышавший конец разговора, сочувственно улыбнулся.
— Я посмотрю, что можно сделать. Возможно, вам и не придется снижать свои темпы из-за летней жары.
— Я у вас в неоплатном долгу, месье Омат. — Бондиле бросил на египтянина красноречивый взгляд.
— Это всего лишь дружеская услуга, — сказал, вновь усаживаясь, Омат. — Мы с вами, Бондиле, очень похожи, во всяком случае я льщу себя этой мыслью. Мы с вами знаем, что значит взаимовыручка. Возьмем, к примеру, это вино. — Он плеснул в свой бокал немного муската. — Я мусульманин и верю в Аллаха, но вовсе не собираюсь по этой причине не пить! Аллах одарил человека гибкостью, и я восхваляю его мудрость. — Последовал звучный глоток. — Говорят, сладкие вина коварней других — что скажете, а?
— Скажу, что предпочел бы шампанское, — заявил Бондиле, — но его у вас не достать. Пришлось по неимоверной цене довольствоваться мускатом. К тому же, заметьте, за приличную мзду. Не все ваши соотечественники разделяют вашу терпимость к спиртному. — Он налил себе вина и поднял бокал. — За наше взаимопонимание!
— Великолепнейший тост.
Бутылку портвейна пустили по кругу, и вскоре она почти опустела. Клод Мишель хмуро уставился на нее.
— Понять не могу, почему вино исчезает? — пьяно пробормотал он.
— Потому что ты его пьешь, — заметил Лаплат, забирая в кулак темное горлышко. — Дай сюда, забулдыга.
Клод Мишель раздул ноздри.
— С чего это ты зовешь меня забулдыгой? — поинтересовался вкрадчиво он.
— А ты и есть забулдыга, — отрезал Лаплат. — Сегодня мы все забулдыги. — Он громко расхохотался, приподнимая бутылку. — Тут наберется еще по глотку. Эй, забулдыги, сдвигайте посуду! — Вино с бульканьем полилось в протянутые бокалы. — Юрсен, тебе достаются последки!
— Как и всегда, — пробурчал Юрсен Гибер, но бокал не убрал.
Жан Марк вдруг встревожился.
— Они не могут нам навредить? — капризно спросил он.
— Кто? — прищурился Бондиле.
— Рабочие, — пояснил Жан Марк. — Они нас не любят.
Омат рискнул ответить за друга.
— Не тревожьтесь о том, месье Пэй. Они только слуги. А в мусульманской стране слуги знают свое место. Мы ведь не во Франции, где чернь свергает Божьих помазанников.
Анже покачал головой.
— Вы не правы, Омат, — возразил он сурово. — Прежний режим, безнравственный и прогнивший, изжил сам себя. Не будь революции, кто знает, что сталось бы с французским народом! Революция была необходима.
— Кому-то да, а кому-то — нет, — вскользь заметил египтянин.
— Революция пролила море крови, — пробормотал Клод Мишель, игнорируя его реплику. — Повстанцы оказались на деле ужаснее свергнутой ими знати.
— Неправда, — вмешался Лаплат. — Аристократы веками тянули из народа все соки, и сами виновны в том, что наша свобода завоевана столь дорогой ценой.
— Какая свобода? — презрительно фыркнул Жан Марк. — Францией и поныне правит король. Что это за свобода?
— Король правит с оглядкой, — стоял на своем Анже. — Как и остальные теперешние монархи. Революция всем им преподала хороший урок.
Бондиле постучал по бокалу вилкой.
— Господа, господа, — с упреком сказал он, — давайте не будем ссориться. Каковы бы ни были наши взгляды, революция уже в прошлом. — Он кивнул Ямуту Омату. — И потом, не очень-то вежливо обсуждать нашу внутреннюю политику в присутствии гостя.
— Совершенно верно, — согласился с патроном Жан Марк. — Мы забыли о правилах хорошего тона. — Он внезапно зевнул. — Прошу меня извинить.
— Уже очень поздно, — заметил Лаплат, доставая из жилетного кармашка часы. — После одиннадцати меня всегда клонит в сон.
— Как и меня, — согласно кивнул де ла Нуа. — Впрочем, мы все клюем носом. Со стороны может показаться, что мы изрядно наклюкались, но дело тут не в вине. Или не только в вине. — Он хитро улыбнулся коллегам. — Пора на берег, друзья. Иначе рассвет придет слишком рано. — С его губ сорвалось хихиканье, которое повторилось, ибо попытка встать и выйти из-за стола удалась ему не сразу. — Чудесный вечер, Бондиле. Я, несомненно, примусь проклинать вас после восхода солнца, но сейчас… — Де ла Нуа, спотыкаясь, направился к двери и, выйдя на палубу, громко провозгласил: — Пора восвояси, хабиб.
Вдохновленный примером товарища, Тьерри Анже с трудом встал со стула.
— Полагаю, Мерлен прав, — задумчиво произнес он. — Отличный вечер, Бондиле. Прекрасное угощение. Как и вино. — Он хотел было поклониться, но передумал. — До завтра, друзья.
— Велите слуге приглядывать за собой, — посоветовал ему Гибер. — А дома выпейте чаю с перцем. Утром голова будет меньше гудеть.
Жан Марк тоже было засобирался, но Бондиле ухватил его за запястье.
— Останьтесь, вы мне нужны.
— Как скажете. — Молодой человек уселся на место и приосанился, охваченный приступом гордости: начальник что-то задумал и хочет довериться только ему.
Клод Мишель и Лаплат вывалились из каюты в обнимку и, пошатываясь, затянули «Le Berger et la Nubile». В конце концов они кликнули слуг и повелели тем помочь им спуститься по сходням.