Если случайно у мадам де Монталье найдутся лишние, пусть даже черновые, копии каких-либо текстов, я с большим удовольствием взглянул бы на них. Иероглифы — мой конек, а она, как я помню, занималась одним весьма многообещающим фризом. Спросите, нет ли у нее возможности перекопировать с него что-то и для меня. Конечно, это огромный труд, но я тогда смог бы тоже способствовать успеху нашего общего дела, до которого, как мы с вами знаем, и она сама не своя.
Кстати, ее загадочный родственник тоже проявляет немалый интерес к древним текстам, хотя трактует их не очень-то верно. Его, к сожалению, подводит нехватка образования, но одаренность, несомненно, видна.
Время вынужденного безделья дарит мне лишь одно удовольствие: запойное чтение. Концерты, с театрами пока что не про меня, но книги… от них занимается дух! Я копаюсь в них, как в сокровищнице какого-нибудь шейха, а иногда мне что-то подбрасывают, и господин Сен-Жермен принимает в этом участие активнее других. Пушкинского „Бориса Годунова“ я взялся читать с его легкой руки и совершенно очарован этим произведением, хотя мое знание русского не позволяет мне все досконально понять. Другая изумительная работа — трактат Никола Карно „Размышления о движущей силе огня“. Но этот труд не осилить без предварительной подготовки. Через какое-то время я его обязательно перечту.
Я уже написал профессору Бондиле, что иду на поправку, но не упомянул о возмущении, какое вызвали у меня его монографии, на тот случай, если вам понадобится моя помощь. Атака должна быть внезапной и быстрой, а потому до времени противника лучше не злить. Помните, Пэй, я — ваш сторонник и в любой ситуации вас поддержу.
Мои молитвы и мысли с вами.
Искренне ваш,
ГЛАВА 4
Позади роскошной виллы Ямута Омата раскинулись три обнесенных стенами сада. В одном из них обитали жены этого оборотистого дельца, остальными двумя восторгались прибывшие на прием европейцы.
— Здесь чудесно, не правда ли? — с томными нотками в голосе проговорил Бондиле, указывая своей спутнице на ряды идеально подстриженных роз, от которых шел густой аромат.
— Да, — кивнула Мадлен, стараясь держать дистанцию.
— Далеко не каждому европейцу дано видеть такое, — продолжал Бондиле. — Сад мусульманина — продолжение его личных покоев. — Он ступил на тропу, выложенную цветным камнем. — Странно видеть огромные статуи среди руин и барельефы на стенах развалин, в то время как на вилле у нашего друга нет ни одной скульптуры или картины. Что ж, наверное, в этом есть свой резон.
— Местное население исповедует мусульманство, — заметила Мадлен вскользь.
— Ваша правда, мадам, ваша правда. — Бондиле рассмеялся, словно услышал нечто оригинальное и еще крепче сжал ее локоть. — Это удача, что древние египтяне уважали большие масштабы, иначе правоверные не оставили бы от их памятников камня на камне. Религиозным фанатикам свойственно уничтожать все, что идет вразрез с их культовыми традициями.
— Вполне возможно, — сказала Мадлен. — Насколько я знаю, в истории таких примеров полно. — Она огляделась в надежде увидеть кого-нибудь из гостей, но, к своему неудовольствию, обнаружила, что вокруг, кроме них двоих, никого нет. — Профессор, нас могут хватиться.
— О, — заулыбался Бондиле. — Ну кто нас может хватиться? Все веселятся. Кто знает, что мы ушли? А если кто-то и обратит внимание на наше отсутствие, то, безусловно, решит, что нам захотелось побеседовать без посторонних.
— Так вот что вы задумали? Побеседовать без посторонних? — Мадлен представила, как он взвоет, если его пнуть в лодыжку.
— Естественно. — Бондиле хищно осклабился, подводя спутницу к каменной широкой скамье. — Вот мы и пришли. Присядем, вам здесь понравится.
— Я предпочла бы вернуться обратно, — возразила Мадлен.
— Не беспокойтесь. — Он слегка подтолкнул ее, и ей волей-неволей пришлось сесть. — Вот так, не упрямьтесь. Никто ничего не узнает.
— Тут нечего узнавать. Я не сторонница тайных свиданий. — Голос Мадлен звучал ровно, но она начинала тревожиться.
— А что, скажите, тут тайного? Мы в саду, где полно народу, и сейчас день, а не ночь. — Он сел рядом. — Мадлен, вы должны сознавать, что я питаю к вам глубочайшее уважение.
— Как и к своей супруге? — резко спросила она. — Не глупите, профессор.
— Просто Ален, Мадлен.
— Не помню, чтобы я разрешила вам обращаться ко мне по имени, мэтр Бондиле. — Мадлен отодвинулась, насколько позволяла скамейка.
— После трех лет совместной работы это вполне естественно. — Его взгляд скользнул по ее лицу, потом опустился ниже — на грудь. — Мы все тут свои.
Мадлен встала.
— Мэтр Бондиле, — решительно заявила она, — Немедленно проводите меня к дому. Думаю, мне не пристало здесь находиться, как, впрочем, и вам. Или вы уже не разбираете, что прилично, что — нет?
Бондиле помрачнел.
— А прилично ли бегать на тайные встречи с соседом? — Он внезапно вскочил, в его тоне сквозила угроза. — С этим немцем? Вас что, привлекают врачи?
Мадлен надменно вскинула подбородок, хотя в душе обмерла.
— Откуда вы взяли, что я с ним встречаюсь?
Бондиле засмеялся.
— Гибер вас выследил. По моему приказу. Он в курсе всех ваших дел.
Она растерялась, но виду не подавала.
— В таком случае он рассказывает вам небылицы.
Бондиле шагнул к ней, его улыбка превратилась в гримасу.
— Невозможно. — Он схватил ее за плечи. — Вы дважды встречались в заброшенном доме, что находится между его виллой и вашей. И, валяясь на тюфяках, занимались тем, о чем порядочный человек не посмеет даже обмолвиться. Что скажете, а?
Мадлен содрогнулась, кляня свою слабость.
— Скажу, что Гибер все выдумал. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Я не обязана вам ничего объяснять, профессор. Экспедиции я не стою ни су. И как я себя веду, совершенно вас не касается.
Бондиле ехидно скривился.
— Касается, дорогая. Вы здесь только потому, что я вас терплю. Стоит мне захотеть — и вам откажут в виде на жительство в Фивах. Стоит мигнуть — и рыночные торговцы перестанут отпускать вашим слугам продукты, а посредника, что возит вашу почту в Каир, не возьмут ни на один корабль. Или вы думаете, что я не в силах все это осуществить?
— Я думаю, это под силу каждому, у кого есть средства на взятки, — презрительно уронила Мадлен. — Ладно, раз уж вы опустились до такой низости, как шантаж, я, так и быть, предоставлю вам некоторые объяснения, хотя и делаю это против своей воли, подчиняясь насилию. Надеюсь, вам это понятно?
Бондиле вспыхнул, изменившись в лице, но глаза его алчно блеснули.
— Выкладывайте.
Она попыталась отпрянуть, но он ее не отпустил.
— Да, я действительно изредка вижусь с доктором Фальке. Он замечательный собеседник, но у него на вилле больные, нуждающиеся в абсолютном покое, у меня — брат Гюрзэн, бдениям и молитвам которого я тоже мешать не хочу. Где же нам видеться? Мы нашли компромисс, устраивающий обоих, и пользуемся старой хижиной, когда нам нужно поговорить.
— По ночам? — Он крепче сжал ее плечи.
— Нет. Или вечером, правда поздним, или ранним утром, потому что днем у каждого из нас много работы. Уточните у Гибера, если он и впрямь за нами следит. — Мадлен порадовалась в душе, что в последнюю встречу они с Фальке ограничились всего несколькими торопливыми поцелуями. Это давало шанс убедить наглеца в том, что она говорит ему правду. Вряд ли Гибер видел подробности — в хижине очень темно.
— Следит-следит, не сомневайтесь, и будет следить и впредь. — Бондиле вновь улыбнулся, но на этот раз в его улыбке не было ни намека на пусть даже и фальшивую теплоту.
— Разумно ли с вашей стороны говорить мне такое? — спросила Мадлен, уже успокоившись и хладнокровно прикидывая, отвесить мэтру пощечину или нет. — Разве тех, за кем пускают шпионов, предупреждают о слежке? — Да он просто пьян, подумала вдруг она.