Фальке, очевидно только что подошедший к воротам, невесело рассмеялся.
— А рецепт, конечно же, отыскали на днях? Откуда вы знаете, что оно будет действовать?
— А откуда вы знаете, что не будет? — перебила Мадлен. — Фальке, прошу вас, впустите меня, — взмолилась она.
— Я не хочу, чтобы вы заразились.
— Со мной ничего не случится, — раздраженно вскричала Мадлен и, понизив голос, обратилась к слуге: — Ладно, Реннет, уходите, если хотите. Только ступайте прямо на виллу, иначе я буду вынуждена пожаловаться судье.
— Судья не откроет свой слух женщине, — возразил с презрительной миной слуга.
— Зато он откроет его звону монет. — Мадлен помолчала. — Ну же, решайте, я жду.
Реннет обреченно махнул рукой.
— Если в воздухе витает зараза, от судьбы не уйдешь. Я буду с вами.
— Отлично, — сказала Мадлен и повернулась к воротам. — Доктор, вам ведь нужны рабочие руки. Не отвергайте тех, кто пришел вам помочь.
— Мадлен, вы тут погибнете, — взволнованно прокричал Фальке, — а я этого не хочу.
— Не волнуйтесь, со мной все будет в порядке!
— Вы так уверены в своем средстве?
— Да, — прозвучало в ответ.
Ворота со скрипом открылись. Эгидиус Максимилиан Фальке стоял, прислонясь к каменному столбу. Лицо его было измученно, синева глаз поблекла.
— Ладно. Если вы идете на риск, я тоже рискну.
Мадлен грациозно присела.
— Данке, герр доктор, — сказала она, блеснув тем самым всеми своими познаниями в области немецкого языка, и, невзирая на неодобрительное сопение за спиной, взяла врача за руку. — Лекарство при мне. Отведите меня в аптеку, и я начну готовить микстуру.
Фальке заглянул ей в глаза.
— А если ваша смесь никому не поможет?
Мадлен улыбнулась, хотя на душе ее скребли кошки.
— Хуже, чем сейчас, все равно не будет. — Ей очень хотелось ободрить его, но на то не было ни времени, ни условий. — Я знаю, что брат Гюрзэн очень занят, но мне нужен помощник. Отпустите его на часок, а взамен возьмите Реннета.
Реннет содрогнулся, но сумел взять себя в руки.
— Это большая честь для меня, — пробормотал он.
Копт приосанился.
— Располагайте мной, мадам, я готов.
— Хорошо. — Мадлен скорым шагом пошла к дому. — Покажите мне, где аптека. — Возле ступеней, взбегающих на террасу, она обернулась. — Доктор Фальке! Раз уж вас гложут сомнения, я настаиваю на том, чтобы вы приняли снадобье первым.
Врач удивленно вскинулся, потом, взвесив все «за» и «против», кивнул.
Письмо профессора Алена Бондиле к судье Карифу Нумаиру в Фивы.
«Досточтимый судья Нумаир!
Для меня огромная честь служить вам и вашим соотечественникам, но изъявления благодарности совершенно излишни. Да, я, как глава экспедиции, действительно отдал распоряжение всем своим сотоварищам оказывать всемерную помощь недужным во время недавней эпидемии лихорадки, однако любой просвещенный человек на моем месте поступил бы точно так же. Я ценю ваши похвалы и все же считаю, что при таких чрезвычайных обстоятельствах тот, кто бездействует, хуже дьявола, поэтому каждый из нас с готовностью делал что мог.
Что касается второго вопроса, затронутого в вашем письме, должен признаться, я понятия не имею, каким образом исчез найденный нами в прошлом месяце золотой скарабей. Видимо, во время эпидемии мои коллеги уделяли больше внимания страждущим, чем охране находок, ибо жизнь человеческая дороже, чем все сокровища мира. Я весьма удручен вашим предположением, будто эту вещицу присвоил кто-то из участников экспедиции, скорее уж на такой поступок решился бы какой-нибудь землекоп, считая, что он, как египтянин, имеет на нее больше прав, чем какие-то чужеземцы. Впрочем, я со своей стороны заверяю, что проведу самое тщательное расследование сего прискорбного происшествия и сообщу вам о его результатах, ибо сама мысль, что в состав экспедиции затесался нечистый на руку человек, задевает мою честь. Мне лично это представляется просто невероятным. В самом деле, даже если бы кто-то и позарился на золотого жука, что бы он стал с ним делать? Как бы он вывез его из страны? Мы ведь ученые, досточтимый судья, а не контрабандисты.
Ваши многочисленные комплименты в адрес мадам де Монталье весьма лестны, однако свойственному всем женщинам мира тщеславию нельзя потакать, дабы оно не стало чрезмерным. Если позволите, я передам ей лишь то, что вы знаете о ее помощи доктору Фальке, который заслуживает большего восхищения — как дельный и опытный врач. Нежные женские ручки действительно могут оказывать целебное действие, но хвалить мадам за проявление естественных качеств, присущих слабому полу, — значит поощрять ее своеволие, которого в ней и так вдоволь. Ее успехи в борьбе с лихорадкой — дело рук Фальке, чьи инструкции она с прилежанием выполняла.
К своим самым искренним пожеланиям всяческих радостей в жизни я присовокупляю небольшой кошелек, каковой нижайше прошу вас принять в знак моего безграничного уважения к вам. Надеюсь и впредь не уронить себя в ваших глазах, ибо ваше доброе мнение о моей скромной персоне значит для меня не меньше, чем все сокровища фараонов.
С глубочайшим уважением,
Часть 4
САНХ ДЖЕРМАН РАГОЖСКИ. ВРАЧЕВАТЕЛЬ
Письмо графа де Сен-Жермена, посланное из Швейцарии Мадлен де Монталье в Египет 8 ноября 1827 года.
«Мадлен, дорогая! Чем больше я узнаю о профессоре Бондиле, тем меньше он мне нравится. Хотелось бы посоветовать тебе сообщить о его плутнях властям, но, к сожалению, чиновники вряд ли что-то предпримут, да и потом, они не станут тебя слушать, ибо, во-первых, ты женщина, а во-вторых, чужестранка. Египет моих времен был другим. Там воров, подобных твоему Бондиле, предавали мучительной смерти. Впрочем, того, кто убивал кошку, не важно, умышленно или ненароком, тоже забивали камнями.
Ты пишешь, что брат Гюрзэн все предлагает тебе сплавиться вниз по реке, а ты не можешь решиться. Скажу одно: копт знает Египет, его предостережениями не стоит пренебрегать. Молю, прислушивайся к нему, если не ради себя, то хотя бы ради меня.
Тексты, которые ты мне прислала, отнюдь не подделка, однако подлинными их тоже не назовешь, ибо в них вносились поправки. В первый — по прошествии пары-тройки столетий, во второй — сразу после кончины повелевшего высечь его фараона. Третий текст представляет собой отчет египетского дипломата о падении Трои. Да-да, дорогая, Троянская война вовсе не миф, хотя очень многие ныне убеждены в обратном.
Помни: египтяне с благоговением относились к нанесенным на камень словам, считая, что те обладают особенной силой. Они полагали, что изменения в тексте соответственно изменяют события, и тот, кто это свершал, становился героем. Вот почему популярность и слава жрецов все росла, ведь они являлись как авторами, так и хранителями всех текстов Египта».
Часть стены, ограждающей двор Дома Жизни, обвалилась, а жрецы все никак не могли решить, что им следует предпринять.
— Двор слишком велик, — заявил Кепфра Тебесет, лишь недавно ставший верховным жрецом. — Поступившись какой-то его площадью, мы сможем расширить храм, чем проявим уважение к Имхотепу.
С течением времени мода носить прожиренные благовонные колпаки канула в прошлое, в ход пошли красящие бальзамы. Лицо Кепфры Тебесета было сплошь золотым, словно погребальная маска почившего фараона. Вдобавок к тому он позолотил и свой торс.
— Если опять придет мор, двор даже в таком виде не вместит всех недужных, — заметил Санх Джерман Рагожски, незначительный на таком важном собрании человек, бывший всего лишь лекарем, имеющим, впрочем, кое-какие привилегии за долгую службу. — Нам, как и в прошлый раз, придется отказывать людям в помощи.
— Позор, — с чувством произнес Менпахт Рестен, не делавший секрета из своей неприязни к Кепфру Тебесету. — Если мы не хотим вновь обесславить того, кому поклоняемся, надо иметь в виду худшие, а не лучшие дни. — Он потер лицо, размазав тушь, обводившую его веки, по алебастрово-белым щекам.
— Да уж, — проворчал Ометхофис Кий. В свои двадцать три он успел возвыситься до сана жреца — сказалось двоюродное родство с фараоном. — Как получилось, что стена обвалилась?