На следующее утро, проскакав галопом от своей виллы до места раскопок, Мадлен с удивлением обнаружила там Ямута Омата в окружении целой толпы европейцев. Египтянин бурно выражал свой восторг, осматривая участки храма, очищенные от песка, а заметив Мадлен, тут же устроил целое представление: закатил театрально глаза, потом склонился к ее руке и протянул ей пышную розу, уже чуть увядшую от жары.
— Профессор Бондиле сообщил нам о вашем великолепном открытии. Он утверждает, что все предметы, прекрасного, кстати, качества, обнаружили лично вы и что все поздравления следует адресовать только вам, как истинно преданной своему делу исследовательнице. Какое великодушие! Какие галантность и либерализм! — Омат сиял, на него глядя заулыбались и все остальные, бормоча поздравительные слова.
— Нетрудно понять, что случилось на деле, — не очень таясь, прошептал один англичанин, молодой краснолицый усач с руками, поросшими жесткой шерсткой. — У этих французов принято пропускать дам вперед.
— Особенно если дама того стоит, — многозначительно ухмыльнулся его сосед.
Тут появился Бондиле и с преувеличенной любезностью поцеловал Мадлен руку.
— Поразительно, господа. Перед красотой этой удивительной и очень образованной женщины даже самые сокровенные тайны Египта раскрываются словно бы сами собой. — Он растроганно покачал головой, потом сделал движение, словно хотел по-родительски поправить ее темно-каштановый локон, и отошел к гостям.
Омат хлопнул в ладоши и отрывисто произнес несколько слов. Его слуги бросились сооружать тент неподалеку от весело загомонившей толпы.
— Ничего особенного, господа, просто без этого невозможно. Глоток шампанского, фрукты и сок. Нам ведь есть что отметить.
— Разве? — ошеломленно спросила Мадлен, глядя на Жана Марка Пэя. Тот, темный как туча, стоял в стороне от всех. Руки его были глубоко вбиты в карманы.
— Вот уж не думал, что и на задворках руин можно найти что-нибудь путное, — провозгласил кто-то из англичан. — Тем не менее мадам доказала обратное.
— Всем нам в поучение, — подхватил Бондиле, игриво косясь на Мадлен. — Не правда ли, дорогая? Видите, все пришли вас поздравить. А особенно восхищается вашей победой наш египетский друг.
— Благодарю, — машинально отозвалась Мадлен, начиная соображать, что к чему. Бондиле сделал ход, граничащий с гениальностью и убивающий двух зайцев сразу. Теперь все думают, что она любовница мэтра и что заслуга открытия потайной камеры и находившихся в ней вещиц преподносится ей в качестве романтического подарка.
— Наш египетский друг знает толк в празднествах, — ухмыльнулся Анже. В последний месяц он опять сбавил в весе и сильно кашлял, особенно по утрам. — Благодаря ему наша жизнь здесь течет почти сносно.
— Почти? — переспросил де ла Нуа, потянувшись за плоской лепешкой, начиненной луком, козлятиной и молотыми орехами.
— Заработки наши не очень-то велики, — проворчал Анже, дернув плечом. — Бондиле щедр на посулы, а не на деньги. Но сегодня вечером мы опять позабудем о том. Заиграют трубы, появятся женщины. — Он приобнял де ла Нуа. — Ты помнишь ту — глазастенькую, с пышным бюстом? Надин, кажется. Вот она мне по вкусу.
— Тогда Омат, возможно, подарит ее тебе, — после паузы сказал де ла Нуа, потом запрокинул голову и громко расхохотался.
Мадлен отошла в сторону от палатки, чтобы перевести дух и не дать волю гневу. Желание плюнуть в лицо двуличному мэтру было весьма велико. Однако кинуться на него — значило лишь подтвердить домыслы окружающих. Следовало положить конец возмутительным слухам, но как? Мадлен глубоко задумалась и не сразу почувствовала, что кто-то осторожно теребит ее локоть.
— Что? — Она вздрогнула и, обернувшись, увидела Троубриджа.
— Мадам, я знаю, что он лжет, — со всегдашней своей подкупающей прямотой заявил англичанин. — Вы никогда не пошли бы на эту сделку. У вас есть Египет, тексты, немецкий врач. Зачем бы вам это ничтожество? Я все понимаю.
«Господи, спасибо тебе за Фердинанда Чарлза Монтроуза Алджернона Троубриджа!» Мадлен все глядела на пухлую ручку, в которой лежала ее рука.
— Вы очень добры, — сказала она наконец.
— Он совершеннейший негодяй, раз позволяет себе такие намеки, — объявил Троубридж. Правда, вполголоса и с оглядкой.
— Дело не в сплетне, а в том, зачем она пущена, — пробормотала глухо Мадлен.
Де ла Нуа вновь оглушительно рассмеялся, и толстяк нервно вздрогнул.
— Знаете, я с большим удовольствием выплеснул бы в лицо ему рюмку бордо, но… драчун из меня никудышный, — с несчастным видом признался он. — Господи, мадам, чего же он хочет?
Мадлен принялась обирать с одежды невидимые соринки.
— Погубить меня окончательно — чего же еще? Полностью подчинить себе, опозорить. По его логике, раз уж все думают, что у нас с ним роман, значит, мне нет больше нужды отвергать его домогательства.
Троубридж вспыхнул.
— Но вы ведь не пойдете на это? — спросил быстро он. — Хотите, я его накажу? Скажите лишь слово. — Англичанин запнулся. — Если бы вы согласились… ну, в общем, объявить меня своим женихом, я мог бы, не компрометируя вас, послать ему вызов. Пусть я не умею орудовать кулаками, зато стрелком считаюсь отменным.
— Не надо, мой друг, — сказала Мадлен, тронутая сделанным предложением. — Ваша жертвенность ничего не изменит. — Она порывисто стиснула пухлую ручку британца. — Благодарю, но нет. Нет. Здесь ничего такого делать не нужно. — Чтобы не осквернить себя и не отпугнуть то, к чему удалось приблизиться за годы раскопок, хотелось добавить ей, но Троубридж понял ее по-своему.
— Да, конечно. В этой стране за дуэль могут и засудить. Вы правы. — Он приложил руку к брюшку. — Ценный совет, мадам. Его стоит учесть.
Мадлен рассмеялась и церемонно присела. Кивнув толстяку, она двинулась к тому месту, где оставила лошадь, сочтя за лучшее удалиться — и как можно скорее. Еще вчера в ней царила уверенность, что ей удалось взять над Бондиле верх, теперь становилось ясно, что борьба продолжается и переходит в самую что ни на есть серьезную фазу. Проходя мимо павильона, она услышала, как Бондиле произносит тост за ее пленительные глаза.
Добравшись до виллы, Мадлен несколько успокоилась, однако всплески ярости продолжали в ней клокотать, находя выход в гневных самобичующих фразах.
— Ну что я за дура? Мне следовало бы догадаться, что он прибегнет к какой-нибудь каверзе! Я должна была это предвидеть! — Она развязала ленты своей соломенной шляпки и швырнула ее на комод.
Ласка, хлопотавшая вокруг раздраженной хозяйки, предпочла промолчать.
— Он пытается наложить лапу на то, что я обнаружила, он почти заграбастал мои находки! — Мадлен присела на край дивана. — А еще он собирается завести со мной шашни. Что меня тут больше бесит, не могу разобрать! — Крепко стиснутым кулачком она ткнула диванный валик, и лицо ее чуть смягчилось. — Троубридж, дурачок, хочет вызвать его на дуэль, что очень трогательно, но глупо. Будь рядом со мной Фальке, получился бы тот же скандал, а это не выход. Скандал теперь ему только на руку, а мне совсем ни к чему. — Мадлен откинулась на подушки, полежала немного и вновь села, странно поглядывая на служанку. — Через неделю вниз, к дельте Нила, уходит корабль, — внезапно сказала она. — Думаю, тебе лучше уехать. Сен-Жермен посылает в Каир свою яхту. Кто-то ведь должен там ее встретить.
— Мадам! — В этот единственный возглас Ласка ухитрилась вместить все мыслимое в человеке негодование.
— Так будет разумнее всего, — настаивала Мадлен. — И ты отдохнешь от меня, и мне не придется о тебе беспокоиться. Если ситуация обострится, у меня будут развязаны руки. Поодиночке, — она вздохнула, — много легче бежать. Поезжай.
— Но как же я вас оставлю?! — Ласка в отчаянии всплеснула руками. — Мадам, если вы сомневаетесь в моей храбрости, то будьте уверены, я вас не подведу.
— Если бы я сомневалась в тебе, то не взяла бы с собой в Египет, — спокойно сказала Мадлен. — Но сейчас обстановка требует очень обдуманных действий. Разумные люди в подобном положении стараются не создавать себе лишних проблем, а они у меня непременно появятся, если ты не подчинишься. Что касается яхты, то ее и впрямь надо бы встретить. — Она погладила девушку по руке. — Ну-ну, не упрямься. Сен-Жермен все предвидел и заранее обо всем позаботился. У него красивая яхта, к тому же тебе понадобится какое-то время, чтобы обустроиться на борту.