— Боже всемилостивый, вы ранены. — Это сказал Симингтон, молодой выпускник Кембриджа, совсем недавно попавший в Египет и работавший в другой экспедиции. Троубридж с ним не был знаком, но мельком видел на одном из приемов. Он почувствовал, что его пытаются снять с седла, и расцепил руки.
— В вас стреляли, — пораженно объявил Симингтон. — В него стреляли, — сказал он остальным и добавил: — Ему нужен доктор.
— Он потерял много крови, — произнес еще кто-то, но Троубридж не узнал голос.
Преодолевая боль, он прошептал:
— Немец…
— Он сказал — немец? — переспросил Симингтон, становясь на колени. Юноша стянул со своей шеи платок и прижал его к ране, чтобы остановить кровь. — В него стрелял немец?
— Нет, — возразили ему из толпы. — Немец у нас один. Это врач, живущий на том берегу.
— Да, — выдохнул Троубридж. Платок, прижимаемый к боку, доставлял ему дополнительные страдания. — Фальке. — Он заставил себя открыть глаза, но, кроме тумана, ничего не увидел. Потом сквозь марево, как сквозь стекло, заливаемое дождем, проступило лицо Симингтона. — Расскажите ему… Сразу… Когда он приедет… — Троубридж сглотнул ком, подступивший к горлу, не обращая внимания на металлический привкус во рту. — Там… Мадлен. — Где-то глубоко, чуть ли не в подсознании, его кольнула мысль, что он впервые произнес ее имя. — Расскажите ему. Она в каньоне. — Троубридж хрипло вздохнул. С каждой секундой голова его кружилась все сильней и сильней и говорить становилось труднее. — В нее тоже стреляли.
— Вы хотите сказать, что есть и вторая жертва? — с тревогой переспросил Симингтон.
— Найдите Фальке, — прохрипел Троубридж. — Немедленно.
— Мы тут же этим займемся, — сказал Симингтон, делая знак одному из товарищей по экспедиции. — Поторопитесь, — тихо произнес он.
Англичанин кивнул.
— Считайте, что врач уже здесь. — Он ободряюще взмахнул рукой и побежал к пристани, к лодкам.
— Господин совсем плох. — Старший землекоп, качая головой, склонился над раненым. — Жаль.
Троубридж поднял руку, которая меньше болела, и попытался уцепиться за жилетку того, кто сидел рядом с ним.
— Мадлен. — «Ну вот, — мелькнуло в его мозгу, — я сделал это дважды». — Спасите ее. — «Странно, — подумал он, глядя, как Симингтон берет его за руку. — Боль, кажется, отпускает. Будто одно звучание ее имени унимает ее».
Симингтон с готовностью закивал.
— Мы сделаем все возможное, старина. Даю слово — все. А пока что крепитесь. Скоро приедет врач. Он вас осмотрит. — Юноша видел, что раненый впадает в прострацию, и стиснул зубы, удерживая непрошеное рыдание, потом, справившись с приступом слабости, посмотрел вверх. — Кто-нибудь видел, откуда он ехал? Если в скалах осталась женщина, нам следует ее отыскать.
— Ищите по стервятникам в небе, — посоветовал кто-то из землекопов.
— Нет, — сказал Симингтон, часто моргая. — Нет. Мы отыщем ее живой. Я дал ему слово.
Землекопы принялись перешептываться.
— Сейчас очень жарко, — сказал старший рабочий.
— Жара, — подтвердил пожилой британец. — Нужно выждать, когда зной спадет. Лошади заупрямятся, и толку не будет.
У Троубриджа не было больше сил держаться за руку юноши. Он поднял веки и едва слышно выдохнул:
— Найдите ее…
— Непременно найдем, — ласково и печально произнес Симингтон, понимая, что раненый уже пребывает не здесь и что его широко распахнутые глаза ничего больше не видят.
Письмо профессора Рено Бенклэра, посланное из Парижа профессору Алену Бондиле в Фивы.
«Уважаемый мэтр Бондиле! Около полугода назад один из членов вверенной вам экспедиции прислал нам письмо с нареканиями на вашу работу. Посовещавшись, мы не стали давать ему ход, решив, что оно — плод раздраженного воображения амбициозною человека, недовольного тяготами жизни в чужом краю. Я от имени нашего руководства пожурил молодого ученого за безответственные, голословные заявления — мне показалось, что этого будет достаточно, чтобы тот взялся за ум.
Однако совсем недавно наше внимание привлекла некая монография, выпущенная гентским издательством „Эклипс-пресс“. Автор ее — участница вашей же экспедиции мадам де Монталье. Труд этой, по нашему мнению, весьма одаренной особы представляет собой увесистый том в сто сорок четыре страницы с отличными иллюстрациями и называется „Годовой дневник рядового исследователя древних памятников Фив и Луксора“. Им всерьез заинтересовались лучшие университеты Европы, ибо слог мадам де Монталье лаконичен, описания образны и подробны, а гипотезы и догадки изложены четко и ясно. „Эклипс-пресс“ — издательство, вкус которого порой изрядно хромает, но в данном случае оно вправе гордиться столь качественной публикацией, научная ценность которой не вызывает сомнений, хотя именно это обстоятельство и послужило резоном для нашего деликатного обращения к вам.
Видите ли, фактическая сторона работы мадам де Монталье во многом не совпадает с вашей трактовкой экспедиционных событий, особенно в аспектах оценки вклада того или иного ученого в процесс успешного постижения загадок египетской старины. Естественно предположить, что наличие разногласий обусловлено авторской субъективностью, однако ваши отчеты в сравнении с данной монографией грешат некоторым отсутствием регистрационной последовательности при ощутимых пробелах в общей картине раскопок. Этот анализ, собственно, и поставил нас в довольно щекотливое положение, выход из которого следует поскорее найти. Вот основные пункты вставшей перед нами дилеммы. С одной стороны, мы, как ваши попечители, не хотим подвергать сомнению вашу научную добропорядочность, как и не стремимся вникать в методы, какими вы пользуетесь для обеспечения успешного хода экспедиционных работ. Тем не менее утверждения мадам де Монталье носят вполне конкретный характер, а ее записи отличаются редкостной добросовестностью. Впрочем, некоторая категоричность выводов и безапелляционность суждений, на мой взгляд, показывают, что ей не следует безоговорочно доверять.
Говоря проще, нам не хотелось бы думать, что мы зря облекли вас своим доверием и нешуточными полномочиями, ибо такой оборот дела дурно отразился бы и на нас. Несомненно, вы не менее нашего огорчены сложившейся ситуацией, и, чтобы вас подбодрить, хочу отметить, что ваше недавнее сообщение о последних находках вызвало в ученых кругах настоящий ажиотаж. Все ожидают, что заключения, к каким они вас приведут, будут столь же значительны, как и открытие Шампольона. Надеюсь, вы не станете тянуть с анализом обнаруженных вами редкостей — мы уже предвкушаем радость, какую всем нам доставит ваш следующий отчет.
Повторяю, мы вам очень верим. Да и с чего бы человеку вашего положения прибегать к сомнительным махинациям? Однако есть мнение, что в отдельных случаях вам стоило бы менее рьяно подчеркивать значимость своей роли в ходе раскопок. Мы, разумеется, не желаем умалять эту роль, однако скандальная монография появилась и проигнорировать ее невозможно, тем более что нашлись жаждущие со всей строгостью разобраться, кто прав тут, а кто виноват.
Мы решили, что построчное сравнение дневников ваших коллег поможет нам скорее выявить подоплеку досадного недоразумения, чем доскональный опрос всех заинтересованных лиц. Записи Лаплата, наблюдающего за трудом землекопов, безусловно, помогут нашему следствию в той же мере, что и полевые журналы Пэя, Анже и де ла Нуа. Вероятно, мы также переговорим и с Клодом Мишелем Ивером, ибо недавно узнали, что он весьма окреп и даже время от времени выступает с лекциями по истории страны пирамид. Чем тщательнее мы проведем сличение упомянутых данных, тем лучше сумеем поставить на место горлопанов, ополчающихся на вас.
Мы полагаем, что все дневники придут к нам с обратной почтой, и, в свою очередь, обещаем подготовить к концу года сравнительный материал. Напоминаем, что в ваших интересах ускорить приход того счастливого дня, когда прискорбное недопонимание будет устранено. Я лично верю, что день этот не за горами.
Отдавая дань высоте вашего профессионализма, искренне ваш
ГЛАВА 3
Высокий худой пассажир выпрыгнул из плоскодонки, перевозившей людей и грузы с одного берега реки на другой, еще до того, как лодочник привязал ее к пристани. В одной руке у него была сумка с инструментами, в другой — чемоданчик с бинтами и мазями. На спешку, в которой он собирался, указывали сюртук, перекинутый через локоть, и отсутствие галстука. Эгидиус Максимилиан Фальке был бледен как полотно, его голубые глаза пылали.