Солдаты осторожно проходили по узким улочкам, заглядывая во все дома. Что больше всего сбивало с толку — не было никаких следов бойни или спешных сборов. Вещи спокойно лежали на своих местах, везде порядок, подпорченный пылью. Ограду никто не штурмовал — хотя тот же вампир легко перепрыгнул бы или перелетел. Ворота открыты, двери домов, сараев, хлевов распахнуты настежь. Как будто что-то очень интересное происходило возле самых стен, и жители выбежали посмотреть на редкое зрелище, захватив зачем-то с собой всю скотину и прочую домашнюю живность. И не вернулись. Лишь тараканы да птицы хозяйничали в пустом городе.
Притихший, напряжённый отряд вновь собрался у ворот. Никто не нашёл ни малейших подсказок странному явлению. Только у привратной караулки были пара свежих зарубок на стене и несколько больших тёмных пятен на сухой земле.
— Кровь, — немедленно предположил Фурими.
Надоедливый аристократ немедленно заспорил. В качестве вариантов было предложено вино («с ума сошёл?! здесь не меньше галлона пролилось!»), помои и масло. Кто-то даже предложил попробовать на вкус, но высказанные немедленно кем-то другим варианты о других телесных жидкостях отбили всякое желание производить дегустацию.
Син молча вынул свой кровавый меч и провёл остриём поперёк одного из пятен. На миг все увидели парящую, впитывающуюся в утоптанную землю лужу, почувствовали терпкий запах крови и услышали предсмертный хрип умирающего.
— Не больше месяца назад, — спокойно сказал жрец. — Скорее всего, часовой, павший на посту. Будь у меня всё, что нужно для ритуала, я бы призвал его и распросил, что здесь случилось.
— А остальные? — Фурими был бледен, но держался не хуже своих ветеранов. Во всяком случае лучше, чем его приятели, умчавшиеся за ближайшие дома с нездоровым цветом лиц. Зелёный жрец цветом спорил со своей рясой, но тоже держался.
— Здесь кровь одного человека. Остальных, скорее всего, околдовали и увели. Я бы не советовал ночевать в этом месте. Почти наверняка здесь ночью будет какая-то пакость. Может, успеем отъехать подальше до темноты?
Принц некоторое время размышлял. Как ни странно, на этот раз никто не рвался давать советы. Даже вернувшиеся после недолгой, но довольно громкой отлучки аристократы. Жрец Жизни угрюмо терзал свой несчастный плющ. Странные люди! Они спокойно воспринимают зрелище оголтелой толпы, заживо рвущей ни в чём не повинную женщину, но так близко к сердцу воспринимают быструю и почти безболезненную смерть солдата. Или просто представить себя на месте этого бедняги проще, чем на месте жрицы?
Син даже не стал возражать, когда принц всё же решил остановиться в городке. В не особо уютной, но вместительной и крепкой каменной казарме, где можно было разместить и лошадей. Не иначе, здесь когда-то была застава, а селение выросло вокруг позже.
Случился небольшой скандал, когда кто-то из солдат предложил обезоружить непосвящённых, единственных из компании, кого могли околдовать. И если робкий приятель Фурими и оба бойца всё же согласились передать на время своё оружие лично принцу, то зелёный жрец поднял такой крик, как будто ему предложили осквернить собственное святилище. Но всё же запихнул свой неувядающий плющ в вещевой мешок и отложил подальше, правда, только после того, как Син пообещал лично отобрать и повесить скандалиста на его собственном сорняке.
Дальше всё шло по привычной схеме. Ветераны быстро устроили лошадей, озаботились ужином и спальными местами. Только не отшедший ещё от спора Фурими заставил упрямцев тщательно вымести и вымыть казарму, причём не пожелал принять во внимание ни происхождение, ни духовный сан бузотёров. И если наказанные ругались вполголоса, исполняя приказание «тирана и самодура», то остальному отряду это зрелище здорово улучшило настроение.
А если бы они знали заранее, насколько полезна бывает уборка в таких вот запыленных заброшенных местах…
Ужин был уже съеден, наказанные успокоились, служитель Жизни торопливо бормотал слова ритуала вслед уже зашедшему солнцу. Кое-кто уже укладывался спать, Фурими давал подробные инструкции часовым. На этот раз, сторожить сон товарищей должны были сразу по три бойца.
Как ни странно, первым неладное ощутил тот самый, надоедливый аристократ. Возможно, потому что уже улёгся. Обычно, на наглое такое предложение заткнуться, у Фурими находилось что сказать. Но как только шум разговоров утих, странный усиливающийся шорох услышали все. Как будто ветер перебирает тростниковые занавеси. Или песок пересыпается в песочных часах. Очень больших часах, с гору величиной.