Только вышел Семен — Фалек забрался на второй этаж нар. Безумно устал. Не от работы — от смертельной угрозы. Не хочется говорить, не хочется думать, тело наполняет свинцовая тяжесть. Как эти парни могут шутить и смеяться?.. Краммер очнулся от возгласов жителей комнаты. Не верит своим ушам, вскочил с нар: хочется быстрее все узнать.
— Как это не может быть? Я слышал от нашего аспиранта Флейшмана. Отштемпелеваны мельдкарты членов юденрата, полицейских, а также нескольких десятков чиновников из отделов — снабжения и медицинского, — сообщает Семен. — Значит, завтра отправят на свалку больше двух тысяч юденратовских служащих — тех, кто грабил для немцев, был надсмотрщиком евреев-рабов, собирал налоги, занимался хлебными карточками, продовольствием, общественной опекой, жильем, руководил ремеслом, мастерскими, захоронением. Нацистам больше не требуется аппарат юденрата. Понимаете, что это значит?!
— Тогда зачем сохраняют сам юденрат и полицию? — пожимает плечами Эдмунд.
— Для управления немногими тысячами евреев, оставленными на предприятиях вермахта, — объясняет Семен и тут же себя поправляет: — Даже не управления, а видимости, будто все остается по-прежнему. Нет этой видимости, в комиссариате — паника. Одни онемели от испуга, другие ведут себя так, будто ничего не случилось, третьи заговорили о том, что надо бросать изуверскую службу: все равно ждет немецкая пуля. А самое интересное то, что подкомиссар Абрамович и аспирант Флейшман делали вид, что не слышат, о чем толкуют полицейские.
— Сегодня не слышат, а как поведут себя завтра? — Краммер не знает Абрамовича и Флейшмана, его не интересует их поведение. Ненужным вопросом отгоняет страшную мысль: «Если дошла очередь до юденратовских служащих — к чему вся эта игра?».
Игра! Для остальных жителей комнаты завтрашний день — новый, может, последний этап беспощадной войны. Семен объявляет:
— Сбор полицейских назначен на три часа ночи, в два ночи переходим на боевую готовность. В любой момент может начаться акция, нелегалы пусть спят в тайнике.
Ушли парни в тайник, не пытаются уснуть. Последняя ночь! Об этом не говорят, каждый прощается с жизнью. Впервые за все время пребывания в гетто Фалек Краммер по-новому подумал о смерти: «Суждено погибнуть — так с достоинством, с честью».
В два ночи собрались в комнате. Надел Семен полицейскую форму, Фалеку помог обрести полицейскую внешность. Глядит Фалек на других нелегалов — все одеты так, как он.
Подошла Сима к Семену, обняла:
— Прощай, мой единственный!
— Сима, постыдись товарищей! — в горле Семена застрял предательский ком.
Застыли в объятии Эстер и Хаим, слилась воедино прожитая и непрожитая жизнь.
— Пошли! — обратился Семен к Фалеку и поклонился товарищам: — Всем желаю удачи и дожить до утра!
Идут Семен и Фалек по пустынным кварталам Замарстыновской, приближаются ко второму комиссариату службы порядка. Фалек все больше волнуется: с каждым кварталом нарастает опасность. Любой офицер комиссариата может разоблачить фиктивного полицейского. Не только офицер! Разве мало подлецов-полицейских?
— Чудак! — успокаивает Семен. — Ну зачем нам идти в комиссариат? Что ты там собираешься делать?
— А куда мы идем?
— Будем нести патрульную службу в районе еврейской больницы на улице Кушевича.
Не дошли до Кушевича, слышится топот шагов. Нескончаемой цепью идут шуцполицейские, солдаты эсэсовских войск, полицаи. Вынул штурмфюрер свисток и протяжно свистнул. Развернулась цепь и двинулась в глубь кварталов по правой стороне Замарстыновской. В правильных интервалах отпадают от цепи полицаи, вырастает кольцо оцепления. Другие вбегают в дома. Рвут тишину крики, вопли и выстрелы. Гонят задержанных в украинские и еврейские комиссариаты полиции, на сборные пункты.
Топчутся Семен и Фалек на месте, нет сил ступить шаг, и нельзя обрекать себя на бесцельную гибель. Взял Семен за плечо оцепеневшего Фалека, с силой тряхнул:
— Пошли на площадь Теодора.
Около сборного пункта на площади Теодора стоит трамвай с лорой. Подгоняют полицаи евреев, усаживают в два ряда посередине платформы, спинами друг к другу. Следующий ряд садится на колени сидящих, затем еще ряд и так до самого края. Не обращают полицаи внимания ни на возраст, ни па пол.
Усадили мать на ноги семилетнего мальчика, к ней на ноги сел высокий костлявый мужчина. Сдавленный непосильным грузом мальчик кричит: «Ой, не могу, задыхаюсь!». Рвется мать и не может подняться. Заметил полицай непорядок — выстрелил в лицо женщине: