Похвалил Силлер Лейбовича:
— Молодец! Старайся и проживешь сто лет, даже больше. Отведешь бандита и доложи комиссару, что сам комендант гетто тебя похвалил.
— Слушаюсь! — рявкнул Лейбович и приказал Горовицу шагать вперед. Повернулся к Краммеру и прикрикнул: — Не отставай, несешь службу.
Подойдя к двери, услышали, как штурмфюрер Силлер объявляет Гаркави:
— Больница закрыта, больные и медперсонал перевозятся в новое помещение!
Во дворе грузовики, шупо, полицаи. К Семену подступил унтершарфюрер:
— Куда?
— По приказу коменданта гетто штурмфюрера Силлера ведем в комиссариат для отправки на Лонцкого, — козыряет Лейбович.
— Шагай!
Вышли на Кушевича, молча добрались до Замарстыновской. Не к комиссариату идут — к Похилой.
Отлегло у Краммера: считал себя опытным юристом, а оказался недотепой и олухом. Лейбович разыграл свою роль исключительно точно, только так можно было спасти Натана Горовица.
Лейбович и Горовиц говорят не об удачном побеге — об акции в больнице и на улицах гетто. Увозят на гибель больных и врачей, ничем нельзя им помочь. Ум понимает — душа не приемлет.
— Надо попытаться спасти доктора Гаркави, — говорит Горовиц. — Отныне в гетто может быть лишь одна больница — подпольная, лучшего главврача для нее не найти.
Дошли до заветного домика, Горовиц с трудом доплелся до стула.
— Идите, спешите, спасайте доктора Гаркави. Лейбович и Краммер вновь вышли на Замарстыновскую. С левой стороны — гробовая тишь, с правой — топот ног, одиночные выстрелы, залпы, ругань, рвущие душу вопли, стенания, предсмертные крики.
Мчится навстречу какой-то мужчина. Лейбович узнает в нем Исаака Бровермана. В окровавленной рубашке, вместо левого глаза — сгусток крови.
— Что случилось? — останавливает его Лейбович.
— Убили жену, Клару, ее отца и мать, дядю и тетю, потребовали мельдкарту нашего маленького. На коленях молил о пощаде, показал им мою и жены мельдкарты со штемпелями СС и полиции. Они хохотали: «А где мельдкарта жиденка?». Один полицай выхватил Изю из рук обезумевшей матери: «Ну зачем вам такая дохлятина?». Клара бросилась к убийце, а я…
Исаак зашатался, медленно опустился на землю, глотнул воздух и стих…
Улица Кушевича оцеплена полицаями. Выезжает грузовик, кузов забит до самого верха — трупами, умирающими. Из-за борта показалась голова рвущегося из этого месива — полицай размахнулся винтовкой, ударил прикладом:
— Тихо будь и не рыпайся!
Увидели, как ехал грузовик, орошал мостовую каплями крови.
— За мной! — шепчет Лейбович Краммеру. Шагает вдоль оцепления.
У входа в больницу путь преграждает вахмистр украинской полиции:
— Куда?
— Комиссаром второго комиссариата службы порядка посланы арестовать главврача Гаркави. Должны отконвоировать в тюрьму на Лонцкого, — тянется Лейбович перед вахмистром, руку приложил к козырьку.
— Передай комиссару, что его указание уже выполнено, — бьет вахмистр плетью по сапогу.
Выезжают со двора один за другим два грузовика, на бортах сидят полицаи. Колышутся брезенты на кузовах, слышатся стоны и крики. Полицаи переговариваются, шутят, бьют прикладами по брезенту.
Отъехали автомобили, вахмистр с ехидцей цедит сквозь зубы:
— Уматывайте, братцы жиды, а то всунут под такой вот брезент и поминай как звали. В дерьме потеряет вид ваша форма — останутся только жидовские рожи. Сделайте милость, уходите, а то очень чешутся руки.
Снова вышли на Замарстыновскую. А в голове у Фалека — гул автомобилей, стоны, крики, стрельба. Откуда-то сбоку приближается топот. Думает лишь о том, чтоб быстрее покинуть это страшное место. Предлагает Семену:
— Пошли на Похилую.
— На площадь Теодора! — не соглашается Семен. Сборный пункт на площади Теодора в огромном дворе, перегороженном веревкой на две неравные части. С одной стороны — толпа молчаливых евреев, с другой — полицаи с плетями и винтовками, шуцполицейские и свирепые псы.
Семен и Фалек вошли во двор, полицаи с шумом и гамом гонят полураздетых евреев — женщин, мужчин, детей. На ступеньках, около двери, зашелся от плача годовалый ребенок.
Подошел к нему коренастый штурмфюрер и строго обратился к толпе:
— Где мать ребенка?
— Мама болела, не смогла встать с постели, ее убили, — слышится мальчишеский голос.
— Кто говорит? Подойди-ка сюда!
Вышел подросток, не скрывает злости и ненависти.
— Ты принес ребенка? — таращит глаза штурмфюрер.