Все же оказался прав не Силлер, а он, Эрих Энгель. Пыжился главный еврей львовского гетто, повидался со смертью и униженно выпрашивает свою никчемную жизнь.
— Служил как собака и умрешь как собака, — презрительно процедил Эрих Энгель. — Действуйте, Гринберг, пусть вознесется к еврейскому богу душа начальника львовского гетто.
Висит Ландесберг у окон своего кабинета, дернулся несколько раз и затих.
Впились в Гринберга выпученные глаза Ландесберга, и ему предвещают страшные муки. Не пощадили самого председателя! На что надеяться, как дальше жить? — пробежал по телу электрический ток, себя успокаивает: — Пусть другие дрожат, когда вешают юденратовцев и полицейских, мне дрожать нечего. Это же я, главный советник коменданта львовского гетто, без всяких сантиментов и жалости решал и буду решать, кому жить и кому умереть. «Ландесберг сломался, за это сдохнет!» — сказал Эрих Энгель. А я не сдохну! С юных лет усвоил железное правило: «Хочешь чего-то достичь — шагай по трупам!».
2.Униатская крепость возвышается над истерзанным городом, толстыми стенами оградилась от горя и слез. Стоят друг против друга храм святого Юра и митрополичий дворец. Тут тишь и благодать! Ласкают глаз изумрудные блестки девственно чистого снега. Теплотой и уютом светятся окна святой обители.
В библиотеке на бесчисленных полках выстроились книги. В толстых кожаных переплетах — латынь, в золотых — немецкая готика.
В кресле с колесиками сидит старец, монументальный, как храм. Седая борода ниспадает на черную рясу, под ней распятый спаситель. Взывает Христос к отрешению от всех мирских дел, а крест — из червонного золота — ничтожной доли богатств митрополита, графа Андрея Шептицкого. Золото! Красивой оправой обрамляет глаза — умные, наблюдательные, властные.
В другом кресле сгорбился раввин Львова Давид Кахане — худощавый, с изможденным лицом, в измятом черном костюме.
Между ними молчание — тягостное, мучительное, настоянное на думах о прошлом, — думах, столкнувшихся с нынешним днем.
Для митрополита Давид Кахане — тяжкое испытание совести. Господи! Как сочетать земные дела и небесные? Не убий! А евреев каждый день убивают, всех подряд — женщин, мужчин, детей, стариков. Синагоги в развалинах, свитки торы осквернены и растоптаны. Тора — пять Моисеевых книг божественной библии! Творение божье и слово божье распинают и жгут, а он благословляет святотатцев и убийц… Благословляет не на богопротивное дело — святым крестом освящает борьбу с большевизмом, разрушающим веру. А можно ли благословлять разрушающих основы христианской морали?
Митрополиту вспоминается посещение Рима летом 1933 года. В курии велись горячив споры о конкордате, подписанном 20 июля папой Пием XI и вице-канцлером Германии Францем фон Папеном. Среди высшего духовенства имелись противники соглашения, Гитлер являлся весьма неудобным, даже неприличным союзником. Его можно было использовать, он был нужен, но открытый союз компрометировал папу перед многими верующими. И если все-таки конкордат подписали, это была заслуга статс-секретаря папы кардинала Эудженио Пачелли, нынешнего папы Пия XII. Заслуга ли? Возвращаясь из Рима в Берлин, фон Папен выступил на конференции студентов-католиков в бенедиктинском монастыре в Мариаллах, Тогда, пожалуй, Папен верно сказал, что святой отец пошел на соглашение с Гитлером лишь во имя борьбы с большевизмом и безбожием. Во имя! Все же надеялись, что Гитлер станет действовать более прилично, соблюдать такт, необходимый для христианского государства. Не тут-то было, Гитлер закусил удила. Всю курию возмутила бестактность выскочки при приеме германских епископов. Издеваясь над ними, Гитлер кричал: «Тысячу лет вы были проводниками антисемитской политики, я — ваш ученик, мне дано совершить то, что вы не сумели». Не сумели! Как он, митрополит греко-католической церкви, относился к евреям?
Рука тянется к полке, берет малоприметную книжицу. На серой бумажной обложке выделяются большие черные буквы: «Социалисты и евреи». Издана книжица в 1900 году — памятном, в этом году стал львовским митрополитом. И книжица памятная, первая в его униатском издательстве. Претили примитивные мысли и примитивные способы их изложения, но с чернью надо было разговаривать на доступном для нее языке. Тогда, как и ныне, стояла все та же проблема: как оградить от гибели устои цивилизации?
Листает митрополит пожелтевшие страницы — ровесники молодости.
«Антисемиты — это люди благонамеренные, стремящиеся создать своим трудом состояние», — прочел и взглянул на раввина. — Такие же благонамеренные евреи, теми же способами создавали свои состояния, а в брошюре написано: «Евреи напустили на антисемитов свору социалистов, жаждущих обогатиться их собственностью». Собственность — вот в чем корень проблемы. А евреи? На пороге могилы, как ни горько, надо признать: нужна была жертва — отдушина для народного гнева. Ничего не поделаешь, господь пожертвовал сыном. Всем божествам всегда приносились бесконечные жертвы. Не поэтому ли за сорок два года его митрополитства униатская церковь выпустила сотни подобных книжонок, брошюр, прокламаций?». Кто мог подумать, что дойдет до такого? Ничего не поделаешь: выше ставка — большим приходиться жертвовать. После захвата Европы Гитлер решил уничтожить большевизм — Россию. Ради этого надо терпеть… Победят Россию, наступит извечный порядок. Евреи или извечный порядок! Иного выбора нет! Но где взять силы, чтоб не захлебнуться в океане человеческой крови? Как об этой дилемме сказать Кахане? Как признать, что на нем, митрополите Андрее, кровь невинных людей? На нем ли? На нем! Это же он писал своей пастве: «Победоносную немецкую армию приветствуем с радостью и благодарностью…». Это же он требовал от священников в благодарственном богослужении просить у господа бога многие лета немецкому воинству. Многие лета! За год этим воинством перебиты почти все евреи. А сколько христиан? Призрачна тишина библиотеки: ее разрушают письма мирян и священников. Не вправе отгородиться от них, но и читать невозможно.