Но это директорство не замутило Марысиной головы. Запуганная комиссаром девушка прибежала к бывшему директору. Со слезами на глазах просит простить, ее насильно заставили, боится отказаться, должна выполнить приказ неумолимого комиссара. Пусть пан директор извинит, пусть пан директор простит. Не хотела занимать это место, не поймет, чего от нее хотят.
Вот такую историйку о Львове написал пан Вальдо. Не сказал, что обиженный большевиками пан Доцет имел не одну, а две фабрики. Ни слова не сказал, какую роль в этом крае играл иностранный капитал, представителем которого и был пан Доцет…».
Возвращая газету, Краммер брезгливо поморщился:
— Бессовестный лгун!
— Лгунов будем выводить на чистую воду, для этого надо переделать статью.
— Переделаю, покажу, чего стоят открытия пана Артура Вальдо,
— Во вторник жду с новой статьей, — делает Блиц пометку в календаре.
— Сдадите статью — заходите, — протягивает Шудрих листок со своим адресом. — Хочу побывать на вашей фабрике, вас кое с кем познакомлю.
— Обязательно! — Шутка ли, приглашает известный писатель.
Вышел из редакции, размышляет, как переделать статью. Неплохо побеседовать с Доцетом, от Беднарского слышал, что живет со своей пани в прежней квартире, сын находится в США, владеет большим магазином. Не он ли Вальдо?
Застал Доцета дома, представился, показал статью Ванды Василевской, рассказал о цели визита.
— С паном Вальдо не знаком и ничем не могу помочь, — насмешливо ухмыльнулся Доцет.
— Откуда же у пана Вальдо такие сведения?
— Советую с ним побеседовать, — раскуривает Доцет сигару.
— А пану известно, что происходит на ранее принадлежавших ему фабриках?
— Почему принадлежавших? — насторожился Доцет. — Не продавал их и не собираюсь этого делать.
— Так ведь они национализированы! — поражен Краммер нахальством своего собеседника.
— Сколько вам лет? — как ни в чем не бывало выясняет Доцет.
— Какое это имеет значение? — возмущает Краммера снисходительный тон, курит, на столе большая коробка с сигарами, не угощает.
— Самое непосредственное! — наблюдает Доцет за кольцами дыма. — Когда бегали еще в коротких штанишках, во Львове за один год трижды сменялась власть, украинская республика продолжалась недолго.
— И теперь на это рассчитываете? — усмехается Краммер. Сейчас собьет с пана спесь, будут ему «коротенькие штанишки». — Читателям «Ройтер штерн» интересно узнать ваше мнение.
— Никакого мнения не высказывал, ваших читателей не знал и знать не желаю, — в тоне пана Доцета явно звучит брезгливость к «жидам». — Сообщил об исторических фактах, известных любому нормальному человеку. Хотел бы у пана узнать, сколько от Львова до Москвы и сколько до новой германской границы?
— И это известно любому нормальному человеку, — запальчиво отвечает Краммер. — На что пан намекает?
— Вы еще очень молоды и наивны, — с деланным сожалением отмечает Доцет. — Жаль вас, хочу поговорить откровенно. Вряд ли вы верите в дружбу Гитлера и Сталина. И как по-вашему: станут ли Соединенные Штаты, Франция и Англия защищать большевиков, если Гитлер решит их уничтожить?
— Советский Союз — не Польша! — все более и более отвратительным становится Доцет, возлагающий надежды на фашистскую Германию, поработившую его родину. — Гитлер знает, что СССР надо обходить стороной.
— Пан журналист так считает, у пана Гитлера может быть иное мнение.
— Какое?
— Это мне неизвестно, лучше взять интервью у самого пана Гитлера. Все же хочу дать совет, очень хороший и совершенно бесплатно. Мировая война не закончилась, а во Львове живут не только Беднарские и Гринусы, далеко не все признают большевистскую власть. Пока молчат, но это до поры до времени. И пану лучше помалкивать, не злить людей, которые еще смогут сказать последнее слово. Иначе не позавидую пану.
— Так и написать в своем интервью? — с вызовом говорит Краммер.
— Можете писать, никто не поверит, что «классовый враг» так откровенничал с представителем ограбившей его власти. А легкомысленному пану товарищу как бы не плакать над своими статейками!