Затянувшееся молчание прервала Фира:
— Старинный серебряный светильник и серебряный браслет можете принять в счет контрибуции?
— Серебро — тоже драгоценный металл, но, как сами понимаете, стоимость его невысокая, — миролюбиво сообщает Бренман. — Давайте посмотрим, что сможем сделать для вас.
Сидит Хаим Певзнер, сложил на коленях свои здоровенные руки, ничего не видит, не слышит. Копается Фира в вещах, достала высокий старинный трехсвечник и браслет из черненых серебряных пластин.
— Это я получила в приданое.
Осмотр вещей занял у Шпрехера немного времени.
— Из уважения к вашим покойным родителям принимается как серебряный лом. Оценивается в сто сорок злотых, требуются ценности еще на сто злотых.
— Не помогла, сестренка, твоя доброта, забирай приданое, мне не уйти от судьбы! — хрипит Хаим Певзнер.
Снял Краммер с руки наручные часы «Омега» в золотом корпусе, протягивает Шпрехеру:
— Теперь хватит?
Осмотрел Шпрехер корпус, открыл крышку, проверил механизм, молча кивнул головой.
Выписывает Бренман квитанцию:
— Ничего не поделаешь, должен же еврей помочь еврею.
Утром, когда Фалек Краммер шел на работу, увидел на афишном столбе объявление:
«На основании распоряжения № 4 Начальника отдела конфискаций и реквизиций генерал-губернаторства (Вестник распоряжений генерал-губернаторства, ст. 641) и распоряжения губернатора «дистрикта Галиция» (Правительственный дневник Галиции, ст. 81) сообщаю для сведения:
1. Еврейское население Лемберга должно в десятидневный срок сдать все меховые изделия, составляющие части одежды или в виде отдельных обработанных и необработанных шкурок.
2. Исполнение этого распоряжения возлагается на юденрат Лемберга.
3. Не выполнившие этого распоряжения караются смертью.
Бургомистр Лемберга доктор Куят».«Снова сдавать, нет и не будет конца до смерти», — горестно думает Краммер. Разглядывает рядом стоящего человека: невысокий, коренастый, лицо в шрамах морщин, поседевшие кудри свисают клочьями, глаза сверкают. Такие глаза не забываются, где-то с ними встречался. Улыбнулся мужчина и тихо приветствует:
— Не узнаете?
Это же Яков Шудрих, еврейский поэт. Как сразу не узнал? Схватил Шудриха за руку, звенит от волнения голос:
— Уже не верил, что вы существовали на свете, что мы были людьми, что издавались газеты и книги. А ведь все это было. Было! Как называлась книга ваших стихов?
— «Земля движется!» — вспоминается Шудриху довоенная жизнь, счастливый сентябрь. Сколько радости принесла «Ройтер штерн», как изменились люди… Как же его фамилия?.. Краммер!.. Конечно, Краммер!
— Что делаете, Краммер, чем занимаетесь?
— Санитар еврейской больницы. Помогаю умирающим и мне помогают побыстрее умереть. Вчера сдал одну контрибуцию, — сделал паузу и кивнул на афишу, — теперь будем готовиться к следующей.
— К следующей! Понимаете ли, о чем идет речь?
— Как не понять: выполнить приказание грабителей — или расстрел.
— Подумали, зачем требуют меховые изделия?
— Какое это меет значение? — Краммер с безразличием пожимает плечами.
— Какое это имеет значение! — с возмущением повторяет Шудрих. — Сегодняшние «Львовские висти» читали?
— Нет, не читал.
— Так прочтите, — передает Шудрих газету и пальцем тычет в сводку главной квартиры фюрера.
Взял Краммер газету. Верховное командование германских вооруженных сил сообщает:
«На Востоке враг продолжает свое наступление. Некоторые места прорыва нами окружены, в других ведется контрнаступление». Еще раз перечел — охватила радость: Красная Армия наступает, еще не конец!
— Спасибо, Шудрих, я счастлив, что встретились, снова почувствовал себя человеком.
— Вот и прекрасно! — по-дружески отзывается Шудрих, улыбнулся и подмигнул заговорщицки. — Так будем сдавать фашистам меховые изделия?
— Разве лучше погибнуть? — вчерашний и завтрашний день затмевают внезапно возникшую радость.
— Лучше не сдавать меха и не гибнуть! — констатирует Шудрих как само собой разумеющееся.
— Вы не знаете немцев, нашего старательного юденрата и нашей ретивой еврейской полиции! Все перероют до нитки, найдут и… — больше ничего не сказал.