— Пришел для конфиденциальной беседы, — доверительно сообщает Силлер. — Каково ваше мнение о событиях на фронте?
— Судя по сводкам главной квартиры, инициатива, хоть и осложненная русским морозом, по-прежнему в немецких руках, — осторожничает Ландесберг. Глупо дразнить коменданта неудачами непривычной для немцев русской зимы.
Силлер тоже уверен, что все дело в морозах, наступит весна — и победоносно закончится восточный поход. Сегодня надо преувеличить немецкие трудности — этот тип легче проглотит пилюлю.
— Конечно, во всем виноваты морозы, но, между нами, из-за них возникли проблемы, и очень нелегкие. Не взята Москва, усложнилось снабжение войск, приходится урезывать потребности тыла. Немецкого тыла, и тем более потребности новых немецких земель. В этих условиях решено сократить население Львова. Из вашего района подлежат выселению в сельские местности пятнадцать тысяч евреев. Кто работает на предприятиях, должен и дальше работать, необходимо избавиться от балласта — неспособных к труду. Вот какая ответственная задача стоит перед нами, и решить ее надо в пятисуточный срок. А если не решим? Если не решим — меня отправят на фронт. Перспектива не из приятных, но ваша, не стану скрывать, — значительно хуже. Не даст юденрат пятнадцать тысяч евреев — всех его членов и служащих отправят на виселицу. Всех, в первую очередь — вас, председатель. Вот так, и без всяких «инфарктов»! Ничего не поделаешь, невыполнение правительственного задания карается по суровым законам военного времени.
— Герр комендант, каким образом мы должны дать пятнадцать тысяч евреев? — отгоняет Ландесберг мысль о кровавых событиях.
— Не образом, а действием! — шутит Силлер. — Прежде всего вы должны отобрать кандидатов, затем ваша служба порядка соберет стадо и с украинской полицией отправят в Яновский лагерь. Строптивых и других, по вашему усмотрению, можно сдавать в тюрьму гестапо на Лонцкого. Вопросов нет?.. Тогда желаю удачи, столь необходимой мне, вам, юденрату и прочим евреям. Всего наилучшего!
Силлер поднялся, помахал на прощание рукой — то ли поприветствовал, то ли погрозил — и вышел.
Ландесберга мучают беспросветные мысли. Ротфельд и он уже многим пожертвовали, — ради чего? Спасают не только себя — всю общину. Спасают ли? Ненасытные немецкие власти требуют все новые и новые жертвы. Ужасная акция стариков унесла девять тысяч еврейских жизней, многие тысячи погибли при переселении в гетто. Многие! Из ста шестидесяти тысяч осталось около ста двадцати. Выполнит этот приказ — останется только сто тысяч. А что такое сто тысяч? Шесть таких акций! С какой-то акцией и его отправят на смерть. Нет-нет, не могут всех уничтожить: труд работников предприятий нужен Германии, Силлер сказал не трогать их. Очевидно, идет чистка захваченных земель от непродуктивных элементов, прежде всего от евреев, не способных к труду, и тех, чей труд не нужен. Чистка или новый этап планомерного уничтожения? Его руками!.. А может, выселяемых из перенаселенного Львова увезут в сельскую местность? Как тех стариков! Никто из них не прислал весточки, ходят страшные слухи о том, как их убивали. И Силлер не очень скрывает суть акции («Надо избавиться от балласта!»). Ни к чему им возиться с евреями — доставать транспорт, перевозить, где-то устраивать, если переселение в гетто использовали для многих убийств. А как используют отказ юденрата выдать пятнадцать тысяч евреев? Придется принести еще одну жертву, это единственный шанс на спасение общины, это его единственный шанс… Кого им отдать? Прежде всего преступников — воров и грабителей. Прежде всего! Самые ловкачи и проныры, ходят слухи, действуют в доле с полицией. Вполне возможно! Не лучшие служат в полиции… Кого же отдать? Уже однажды спасенных стариков и старух? В гибнущем гетто их дни все равно сочтены. Нищих и инвалидов, давно ставших непосильным грузом общины? Детей из приютов, обреченных на голодную смерть? Безработных, не имеющих ни единого шанса на жизнь? Так ведь об этих беспомощных община должна заботиться в первую очередь. Пустые слова! Надо мыслить не довоенными категориями, бессмысленно спасать умирающих, их смертью надо сохранить избранных. А сможет ли после этого жить? Сегодня не Ротфельд, даже не Силлер, а он, Ландесберг, должен решить, кому жить и кому умереть. Ныне нужны Иаковы — мудрые и изворотливые политики, умеющие так делить свою паству, чтоб сохранить хоть какую-то ее часть. А если не будет спасения, если это только отсрочка?.. Глупо умирать вместо бездельников и дармоедов, вместо уже обреченных. Глупо не быть убийцей? Он не убийца! Не убийца — помощник убийц! Нет, не помощник, instrumentum wokale[39] в руках изуверов, — любой суд так бы оценил его действия. Парнас выбрал смерть, — другим лучше не стало; Ротфельд, откупаясь деньгами и немногими жизнями, надеялся многих спасти. Не получилось: забрали деньги, затем многие жизни, затем его жизнь. И все же иного выхода нет, он должен попытаться сохранить хоть элиту народа, и тогда, с окончанием войны, возродится еврейство. Пусть проклинают евреи, он выполнит долг до конца. Долг! Тошно, так тошно, что хочется выть и кричать. Кричи не кричи, а сегодня же на заседании юденрата надо обсудить меры по выполнению распоряжения немецких властей. Какие? Стоит потолковать с Гринбергом, он — человек дела, не признает словесного мусора. Правда, без душевных излишеств, но теперь это к лучшему.