Позвонил Гринбергу — безмолвствует его телефон. Нажал на кнопку приемной, вошла Неля Шемберг, выжидательно застыла у двери. Он удовлетворенно разглядывает строгую прическу и скромный костюм нового секретаря, — правильно сменил грудастую и вульгарную девицу. Не осуждает покойника; сам не святоша, но неразумно выставлять напоказ свои слабости. Тем более в приемной председателя юденрата общины — островка благополучия в океане народного горя. Неля — многолетний секретарь его адвокатской конторы как нельзя лучше подходит к своим новым обязанностям: умна, тактична, непроницаемо-бесстрастна.
— Срочно разыщите Гринберга!
Не прошло и пяти минут, как раздался стук в дверь и вошел Гринберг. Снял фуражку с высокой тульей и шестиконечной звездой, поклонился.
— Присаживайтесь! — кивнул на стоящие у стола кресла. — Хочу посоветоваться, как лучше выполнить задание немецких властей. За пять дней надо выселить из Львова пятнадцать тысяч непродуктивных евреев.
— В такой ограниченный срок трудно справиться со столь масштабной задачей, да еще при более чем скромных возможностях нашего жилого района, — задумчиво констатирует Гринберг. — Сложное дельце, надо обмозговать.
— Нет времени «обмозговывать»: через два часа на заседании юденрата должны обсудить меры, необходимые для выполнения распоряжения немецких властей.
— Придется усовершенствовать метод отбора, использованный при акции на стариков, — у Гринберга деловой тон, преисполнен служебного рвения. — Необходимо потребовать от отделов труда, социальной опеки и медицинского представления в двухсуточный срок списков неработающих, содержащихся в общинных приютах, живущих благотворительностью, нищенством, калек и неизлечимых больных. В этот же срок вверенная мне служба подготовит данные на паразитические и преступные личности. Без этих данных не сможем выполнить требования немецких властей.
— Согласен, на заседании юденрата дам необходимые указания. А вы приступайте немедля, речь идет о судьбе всей общины. Придумайте, как устранять ошибки, возможные при срочной работе. Полагаю, что из части задержанных следует создать обменный фонд. Договорюсь с властями, чтобы за счет обменного фонда освобождать от выселения необоснованно задержанных, нужных общине евреев.
— Здорово придумали, пан председатель! — в какой раз Гринберг восхищается шефом. Интеллигентик, адвокатишка, а до чего же практичен и мудр в решении сложных полицейских проблем. Стелет мягко, как и положено председателю еврейской общины, но его постельки вполне подходящи для клиентов службы порядка. С председателем Ландесбергом не пропадешь, с ним не страшны никакие дела.
2.Раввин Давид Кахане разглядывает приемную председателя Ландесберга. В гробовой тишине приклеились к стульям, застыли у стен юденратовские чиновники — посеревшие, взволнованные, угрюмые. От входа в приемную до председательской двери — безлюдная зона, огражденная страхом. К ней прикованы взоры и мысли. Появился унтерштурмфюрер СС и скрылся за председательской дверью. Кто он? С чем пришел? Что будет дальше?.. Зазвонил телефон, трубку сняла секретарь. С кем говорит? Что кроется за односложными канцелярскими фразами: «Да-да!.. Он занят… Я передам»? Вышел унтерштурмфюрер из кабинета, взглянул на присутствующих и ухмыльнулся. Между дверью, скрывшей эсэсовца, и председательской дверью остались надежда и безнадежность, жизнь и смерть. Кому что уготовано? Ждут, как на страшном суде, и знают, что не будет суда, не требуется приговор. У каждого своя должность, явились по служебным делам, но о них не думают… Единственная воспринимаемая реальность — смерть. Акция еще не объявлена, но никто не сомневается, что она наступит. Заведующий медицинским отделом доктор Райхель сообщил ему, Кахане, что Ландесберг потребовал представить в двухсуточный срок адреса неизлечимых больных и калек. «Для чего? — спросил было Райхель. — Гетто переполнено больными и калеками, их негде содержать и нечем кормить». Ландесберг ответил на это: «Срочное задание немецких властей!» — «Какое задание? — ненужным вопросом доктор отгоняет страшную суть предстоящих событий. Молчит Ландесберг, и ему бы молчать, а он повторил свой вопрос: — Какое задание?» — «Сволочи, лицемеры, притворщики! — возмущается Ландесберг. — Хотите быть чистенькими и жить на проценты от гестаповских дел? Не получится! Чтобы жить, надо работать, не хотите работать — включайте себя в инвалидный список и не задавайте идиотских вопросов». Жизнь утратила смысл, горечь обиды разрушила иллюзорную оболочку юденратовской службы, в ужасающей неприглядности раскрылось ее назначение. Может, поэтому стала вдвойне горше обида, отозвалась презрением к всесильному шефу: «Не услышал бы сам, никогда не поверил бы, что известный еврейский деятель, прославленный адвокат, депутат сейма мыслит и говорит языком полицейского», — глубоко вздохнул доктор. Начальник юденрата сменил тон: «Извините, и мне не легко. Сегодня на заседании юденрата обсудим правительственное задание. К исполнению моих указаний приступайте немедленно. Установлены жесткие сроки, не дай бог их нарушить…».