Целый день провозилась, так и не выбралась к Певзнерам. Вечером зашла к Симе Вайс — работнице фабрики Шварца. Стала расспрашивать, Сима ответила немногословно:
— Не о чем говорить, завтра сама хлебнешь этого счастья!
В шесть утра Фира и Сима поплелись на фабрику Шварца. Почему она так называется? Это фамилия немца, захватившего фабрику, живет в Берлине, во Львове его управляющий. Полторы тысячи евреек из гетто ежедневно работают по двенадцать часов за самую выгодную для хозяина плату — мельдкарту, дающую право на жизнь, миску баланды и несколько ничего не стоящих злотых.
Дошли до улицы Святого Мартина, фабрика — пять больших корпусов. Фира зарегистрировалась в конторе, дежурная отвела в цех. Оглушил неумолкаемый треск. Сменяют друг друга ряды швейных машин и столы для подсобниц. Машины и стол, машины и стол, машины и стол, однообразие согнутых спин.
Дежурная подвела Фиру к форарбайтерин:[44]
— Подсобница!
Усадила форарбайтерин Фиру за стол, дала четыре пары поношенного мужского белья.
— За смену отремонтируй, дырочки латай аккуратненько, мелким швом. Не выполнишь норму — уволят.
Уволят! Вот почему не разгибаются спины и усердно мелькают иголки. Перебирает Фира рубашки, они чисто выстираны, а видит кровь и чувствует пот чужих тел. Дырочки — пулевые пробоины! Может, кто-то рядом ремонтирует рубашки Натана, Ефима, Семена?..
2.«Почему Фалек стал Гершоном Акселем? — теряется Наталка в недобрых догадках. — Почему нет от него ни одной весточки?».
Каждый вечер мчится к возчику Бородчуку, тот виновато бормочет: «Никто не приходил, пани Наталка!». Каждое утро прибегает к воротам кожевенной фабрики, ждет появления колонны из гетто. Ждет! Пугает пустота мостовой, видит в ней гибель любимого… Пустоту заполняют оборвыши — семнадцать четверок, само страдание и муки. Вторым в предпоследнем ряду идет Фалек.
В сердце Наталки врывается радость: «Жив!.. Жив!.. Жив!..». Но с радостью врывается и боль: «Худой, измученный, — в чем душа держится?». Хочется подбежать и обнять. Обнять! Как-то попыталась передать кусочек хлеба — плетью ударил полицай. Терзали унижение и боль — ее и Фалека. Он ринулся к ней — удержали другие оборвыши. Наталка больше не ищет встречи, засыпает и просыпается с мыслью: «Как встретиться?». Каждый день из фабричных ворот выезжают подводы. Может, надо посоветоваться с Бородчуком?
Крепко спаяно братство ломовиков — владельцев подвод. Пьяницы, драчуны и задиры стоят друг за друга нерушимой стеной. Бородчук хорошо знает Бучацкого — возчика кожевенной фабрики, такого же, как он, выпивохи.
— Приходи, дочка, завтра вечером, приволоку пана Ивана.
Длинно-предлинно тянулся вечер, мучила ночь, день нудно отсчитывал секунды, минуты, часы, и все же наступил вечер.
Дверь открыл Бородчук, подмигнул заговорщицки. За столом дымит трубкой Бучацкий — пожилой, краснолицый, доброжелательный матерщинник.
Достала из сумки бутылку, поставила на середину стола. Хвалит Бучацкий:
— С понятием пани!
Стефа ставит на стол соленые огурчики, квашеную капусту, ломтики розового сала и разваристый, овеянный паром картофель. Рядом с Наталкиной возвышается другая бутылка. Выпили за знакомство и за хороших людей. Еще раз выпили за то, чтоб подохли Гитлер и все его воинство.
Стала Наталка расспрашивать о хозяине фабрики, Бучацкий пренебрежительно хмыкнул:
— Сволочь! Ради барыша залез в дерьмо по самое горло. Дай боже, чтоб засосало по уши.
И за это выпили. Рассказывает Бородчук о Наталкином горе.
— Поможем! — обещает Бучацкий, будто это само собой разумеется. — Ничего, что еврей, люди как люди, встречаются совсем неплохие. Помнишь ломовика Хаима Брука? — напоминает приятелю. — Дай боже, чтобы все христиане были такие. И никто не знает, где он, что гады с ним сделали.
Разлил Бородчук по рюмкам, выпили за здоровье Хаима Брука.
— Не горюй, дочка! — хлопнул Бучацкий по Наталочкиному плечу. — Привезу весточку от твоего Хвалека.
— Можно, я утром принесу небольшую посылочку?
— Нечего ноги топтать! — отвечает за друга Бородчук. — С этого стола соберем твоему мужу гостинец.
Каждый день Бучацкий привозит на фабрику шкуры. Лежат на подводе отдельными связками полукожник, бычок, бычина, бугай и яловка.[45] Фалек и разнорабочий Семен разгружают подводу, носят связки в подготовительный цех. Там шкуры отмачиваются в огромных чанах, затем с них удаляется волос и наружный слой — эпидермис. Входящего в цех обволакивает тошнотворная вонь — смесь сернистого натрия и извести.