Псалом 16 (15), как и 119 (118), - явное указание на необходимость постоянного размышления над Словом Божиим. Действительно, только так Слово может стать для нас прибежищем. Мы слышим отзвук общинного аспекта литургической молитвы, необходимо являющейся ее частью, когда читаем в Псалме 16 (15), ст. 5, выражение «чаша моя», означающее Господа. Согласно ветхозаветному стилю это ссылка на чашу, используемую в праздничные дни для совершения культового жертвоприношения, или же на чашу участи, чашу гнева и спасения. Молясь, священник Нового Завета может увидеть в ней ту чашу, благодаря которой Господь стал нашей землей в самом глубоком смысле: Евхаристическую чашу, где Он отдает Себя нам, становясь нашей жизнью. Жизнь священника в присутствии Бога конкретно выражается как жизнь в Евхаристической тайне. Евхаристия - это земля, ставшая нашим уделом, и мы можем сказать о ней: «Межи мои прошли по прекрасным местам, и наследие мое приятно для меня» (ст. 6). Здесь напрашиваются два важных замечания.
Два основных следствия из библейских текстов
а) Единство Заветов
Мне кажется, особенно важно в этой священнической молитве Ветхого и Нового Заветов уловить и воспринять внутреннее единство обоих Заветов, единство библейской духовности и ее существеннейших выражений. Это тем более важно, что одной из главных причин кризиса образа священника явилось разделение Ветхого и Нового Заветов и то, что их связь воспринималась только в контексте напряженности и противостояния между Законом и Евангелием. Само собой, служители Нового Завета не имели ничего общего с функциями священства Ветхого Завета. Представление священства как возвращения к Ветхому Завету казалось даже опровержением католической идеи священства. Говорили, будто христология указывает на стирание границ между священным и мирским, а также отрицает всю историю религий и идеи священства. Повсюду, где в образе священника Церкви можно было показать связи с Ветхим Заветом или с символическим наследием истории религий, это казалось как бы знаком того, что Церковь оказалась в стороне от замысла Христа, и как бы аргументом против предлагаемого ею образа священника.
Тем самым мы были отрезаны от всего направления библейской мысли и человеческого опыта в целом и выброшены в мир, судорожный христомонизм которого на самом деле разрушал сам библейский образ Христа. В то же время это было связано с тем, что и Ветхий Завет пытались сконструировать как антагонизм между Законом и пророками, отождествляя закон с культовой стороной и священством, а пророков - с критикой культа и чистой этикой человеческого общения, находящей Бога не в храме, а в ближнем. Тогда в культе оставалось видеть лишь одно законничество и перед его лицом определять пророческую набожность как веру в благодать. Таким образом, Новый Завет оказывался отнесен в область антикультового, в область чисто человеческих отношений, и все последующие попытки вернуться к священству не могли привести ни к какому убедительному и плодотворному результату.
Конфронтация со всем этим клубком мыслей еще в самом начале, и ее следует продолжать. Тот, кто читает Псалом 16 (15) со всеми созвучными ему, в частности, со 119-м, не может не сознавать, что желание противопоставить культ и пророков, священство и пророчество или христологию в их сути попросту бесплодно. Потому что этот Псалом - и священническая, и пророческая молитва одновременно. В нем мы видим во всей чистоте и глубине пророческую набожность в форме священнической. И поэтому речь идет и о христологическом тексте тоже. Уже в самом начале христианство видело в нем молитву Иисуса Христа, которую Он возобновляет ради нас, чтобы мы могли снова и снова читать ее вместе с Ним (см Деян 2, 25-29). Псалом пророчески выражает новое Священство Иисуса Христа и показывает, как священство Нового Завета, начинающееся от Христа и от Него исходящее, продолжает - и должно продолжать - существовать в единстве всей истории спасения. Так нам легче понять, каким образом Господь не нарушает, но исполняет Закон и по-новому передает его Церкви, как Он действительно «вознес» его, сделав выражением благодати. Ветхий Завет принадлежит Христу, а во Христе - нам. Вера может жить только в единстве Заветов.
б) Священное и мирское
Я подошел ко второму замечанию. Новая оценка Ветхого Завета должна также позволить нам преодолеть отказ от священного и мистификацию профанного. Конечно, христианство - это закваска; священное не есть нечто строго очерченное и закрытое, оно динамично. Священник должен следовать заповеди Христа: «Идите, научите все народы» (Мф 28, 19). Но эта динамика миссии, эта открытость и внутренняя широта Евангелия не могут быть выражены в формуле: идите в мир и станьте миром сами! идите в мир и утверждайте его в его обмирщенности! Истинно как раз противоположное. Священная Тайна Бога, горчичное зерно Евангелия не отождествляются с миром; они предназначены к тому, чтобы пронизать собой весь мир. Поэтому нам следует вновь обрести мужество исповедовать священное, мужество исповедовать особую идентичность христианина, не для того, чтобы ограничивать, но чтобы преобразовывать и быть действительно исполненными динамизма.
Эжен Ионеско, один из основоположников театра абсурда, выразил это в интервью 1975 года, где говорил со страстностью человека нашей эпохи, который ищет и жаждет. Приведу несколько фраз. «Церковь не хочет потерять свою клиентуру, она хочет завоевать других клиентов. В этом есть своего рода секуляризация, которая поистине печальна». «Мир потерялся, Церковь теряется в мире». «Кюре наивны и посредственны [разумеется, он сказал бы то же и о епископах!], счастливы быть "только" людьми, такими же, как все посредственные люди, сторонники левых, мелкие буржуа. В одной церкви я слышал, как священник сказал: "Будем веселы, пожмем друг другу руки! Желаю Вам веселого дня!". Скоро для причастия, для хлеба и вина, установят бар и будут "принимать" сэндвичи и божоле. Это кажется мне невыразимо глупым, духовности здесь нет и близко. Братство - это не посредственность и не панибратство. Нам нужно то, что вневременно; и что такое религия без священного? Нам не остается ничего прочного. Все переменчиво, а ведь мы нуждаемся в скале». В этом контексте мне вспомнились несколько трогательных фраз из недавней пьесы Питера Хандке «По деревням»: «Мы никому не нужны; мы никогда никому не были нужны. Наши дома, стоящие в пустоте, подобны изгороди отчаяния... Мы не на неверном пути, а просто вне всякого пути... Как человечество заброшено, как заброшено!».
Я думаю, что если мы прислушаемся к голосам людей, которые живут в сегодняшнем мире в полноте сознания, со всем своим страданием, своей любовью, для нас станет невозможно служить этому миру с рутинной озабоченностью. Мир нуждается не в одобрении, а в преобразовании; он нуждается в радикальности Евангелия.
Кардинал ЙОЗЕФ РАТЦИНГЕР "КАМНИ ЖИВЫЕ"
Перевод с французского: Юлия КУРКИНА Редактор: Людмила МЯЛИНА
Издательство св. Петра, Санкт-Петербург 2002 e-maiclass="underline" stmaria@peterlink.ru
К ЧИТАТЕЛЮ
Нам очень важно знать ваше мнение о прочитанном. И нам очень важно знать, какие стороны вашей духовной жизни нуждаются в прояснении и углублении.
ПИШИТЕ НАМ!
НАШ АДРЕС:
198005, Санкт-Петербург, 1-я Красноармейская, 11 Высшая католическая духовная семинария «Мария - Царица Апостолов» e-maiclass="underline" stmaria@peterlink.ru
Религиозно-просветительское издание Серия «Духовная жизнь», вып. 3