Как-то в выходной день я вернулся от отца и сел заниматься. В дверь постучали. Вошёл секретарь первичной комсомольской организации Мацуй. Я ещё ни разу с ним не разговаривал, знал его только в лицо, но слышал о нём много хорошего. Ребята говорили, что с ним можно всем поделиться, всё ему рассказать. Он пользовался среди учащихся большим авторитетом. Мацуй часто заходил в спортивный зал, хотя сам спортом не занимался: я слышал, что он болен туберкулёзом. На вид он казался здоровым. Его открытое лицо было румяно, умные глаза удивительно ясны, весь он был аккуратный, собранный.
Я вскочил.
— Извини, что помешал. — Мацуй пожал мне руку. — Вчера в спортзале видел, как ты на турнике работаешь. Говорят, ты и рисовать умеешь.
— Я ведь не учился.
— Знаю. Но слышал, что ты ещё в школе оформлял стенгазету…
Комсомольский руководитель говорил со мной по-товарищески, но я от застенчивости молчал, глядя в пол. А Мацуй словно и не замечал этого:
— Нам для стенгазеты «Советское студенчество» нужен художник. Работа большая. Хочешь оформлять?
— Ещё бы!
Он улыбнулся:
— Покажи-ка свои рисунки.
Волнуясь, как на экзамене, я вытащил несколько зарисовок. Мацуй внимательно разглядывал их и приговаривал: «Дело пойдёт».
Меня выбрали членом редколлегии нашей стенной газеты, и через несколько дней я в первый раз её оформил.
С комсомольским руководителем я скоро подружился. Мацуй был человеком наблюдательным и чутким, с твёрдым характером. Я чувствовал, как он незаметно вошёл в мою жизнь, как направлял её, руководя многими моими поступками.
Мацуй любил заходить к нам в комнату, но чаще он бывал гам, где ребята жили не очень спаянно и отставали в учёбе. Ему всегда удавалось предотвратить чью-нибудь ошибку или проступок.
— Давайте почитаем вместе «Комсомольскую правду», — иногда предлагал он, войдя к нам в комнату; садился за стол, читал вслух, а потом беседовал с нами.
Мацуй был хорошо политически подготовлен и умело разбирался в вопросах, стоявших перед комсомольцами и всей советской молодёжью. Говорил он живо и увлекательно. Когда он проводил беседы по текущей политике, разговор сразу делался общим.
Я давно мечтал вступить в комсомол. Решил поговорить об этом с Мацуем, но мне всё казалось, что я недостаточно подготовлен. Как я обрадовался, когда однажды в аудитории Мацуй сказал нескольким моим однокурсникам и мне:
— Пора вам, ребята, в комсомол. Будем вместе работать.
Мы окружили Мацуя. Он был в том приподнятом настроении, которое я очень любил в нём; в эти минуты наш комсомольский вожак говорил особенно увлекательно, горячо и задушевно. И слова у него были простые, убедительные. То, что он сказал нам в тот вечер о комсомоле, о святом долге члена ВЛКСМ, было близко и понятно каждому. Я слушал его, и мне хотелось сделать что-то большое, чтобы быть достойным! высокого звания комсомольца. Мацуй заговорил о трудовых подвигах, о том, что и на небольшом участке работы можно принести огромную пользу. Я вспомнил о своём брате, комсомольце Александре. С каким увлечением работал он счетоводом в колхозе и сколько принёс пользы своей скромной работой! В этот же вечер я с волнением, тщательно выводя каждую букву, написал заявление о приёме меня в члены BЛKCM и на следующий день отнёс его в комитет комсомола.
Я очень волновался, готовясь к комсомольскому собранию, посвящённому приёму в комсомол. В тот вечер пришёл в клуб раньше всех. Зал постепенно наполнялся. Мне казалось, что сегодня у всех собравшихся особенное, торжественно-приподнятое настроение.
Я сидел в первом ряду. Уже приняли нескольких ребят. Мацуй назвал мою фамилию. Я даже вздрогнул. Поднялся на сцену. В зале — тишина, а мои новые сапоги скрипят и стучат, словно нарочно. Мне показалось, что я очень смешон, и от этой мысли бросило в жар. Оглянулся — нет, никто не смеётся: вокруг дружеские, серьёзные лица.
Мне ещё не приходилось выступать перед таким большим собранием. Было неловко, я не знал, куда деть руки. Встал в струнку, как на военных занятиях, и, отвечая на вопросы слишком быстро, глотал слова. Мацуй на меня не смотрел и постукивал по столу карандашом. Я знал его привычку: стучит — значит, недоволен.
Я старался отвечать медленнее, обстоятельнее. Вижу — Мацуй оживился, улыбается, отложил карандаш. Говорит что-то секретарю райкома комсомола, тот тоже улыбается. На душе стало легко.
И я произнёс речь, первую в своей жизни. Говорил о том, что сегодня у меня большой праздник, что такое же радостное чувство я испытывал много лет назад, когда вступал в пионерскую организацию, что теперь даю обещание быть верным комсомольцем-ленинцем.