Немолодой кавалер крашенной блондинки сообщил своей спутнице:
- Моисеич - знатный мужик.
Лиза не поняла, что бы это значило. Иной раз она совсем не разумела представителей сильной половины человечества.
Директор оглядел собравшихся и поправил фиолетовую бабочку в белый горошек. Затем придвинул на переносицу очки в толстой чёрной оправе и заговорил гнусаво:
- Многоуважаемая публика. Конечно же, это большая честь для нас проведение такой выставки. Мы неслыханно благодарны мэрии, - он посмотрел на довольного чиновника, - за оказанное нам доверие. Я просто уверен, что арт-центр проведёт всё на наивысшем уровне. - Соломон Моисеевич привстал на цыпочки. - И, разумеется, мы вдвойне рады тому, что сам Николя согласился выставить у нас свои шедевры.
Казалось, ещё чуть-чуть - и директор, и заместитель мэра как шары лопнут от переполняющих их счастья и гордости.
Публика перешёптывалась.
Чиновник и Соломон Моисеевич обменялись взглядами, и толстяк вышел вперёд. Он тянул паузу, заставляя толпу мучиться от нетерпения.
«Когда же это всё кончится? - подумала Лиза и посмотрела на хмурое небо. - Поскорее бы дождь хлынул. Вмиг бы этих знатоков искусства разогнал».
Заместитель мэра уловил: пора.
- А вот теперь торжественный момент! - огласил он. - Встречайте! Николя собственной персоной!
Чиновник и директор расступились. Дверь арт-центра широко распахнулась, и на крыльцо триумфально вышагнул очень коротко подстриженный, щупленький, остроносый мужчинка лет тридцати пяти.
- Николя! - представил заместитель мэра.
Толпа как по команде разразилась аплодисментами. Снова защёлкали фотоаппараты - как огромные птицы клювами.
Стоило раз посмотреть на Николя и становилось понятно: в постели он предпочитает мужчин. Обтягивающая одежда: бело-серый свитер с высоким горлом и кожаные штаны. В правом ухе золотое кольцо.
Художник скромно сложил на груди ручки и поклонился дважды, налево и направо. В очередной раз Лиза поймала себя на мысли, что такой формы черепа ни у кого другого не видела. Лоб скошен так, словно топором обрубили. Носи Николя пышную шевелюру, дефект можно было бы скрыть. Но художник будто наоборот подчёркивал и выставлял напоказ свою уникальность.
Николя начал с придыханием:
- Я несказанно рад, что мэрия и арт-центр оценили моё творчество. - Он перекинулся взглядами с чиновником и директором. - И, конечно же, я рад, что вы все пришли посмотреть на мои картины. Надеюсь, моё скромное искусство не оставит вас равнодушными.
- Ну что же вы так прибедняетесь? - полюбопытствовал заместитель мэра. - Вы - настоящий гений. А вашим картинам место в Лувре и Эрмитаже.
Художник чуть улыбнулся и склонил голову на бок.
Над собравшимися прогремел гром. К пасмурному небу устремились десятки взглядов. Неподалёку от Лизы долговязый мужчина с козлиной бородкой приподнял свою трость, оказавшую зонтом.
Заместитель мэра прошептал что-то Соломону Моисеевичу. Тот рьяно закивал и обратился к гостям:
- Милости прошу!
Чиновник и директор любезно пропустили Николя. Сами следом. И вот тут-то толпа хлынула на крыльцо, как штормовая волна на пирс. Лизу чуть не сбила толстенная матрона, курящая сигарету в длиннющем мундштуке. В мелькании лиц топ-менеджер заметила скуластую морщинистую физиономию живописца Бирсова, широко известного в узких кругах своей любовью к натюрмортам. Мордатый здоровяк толкнул худосочного немолодого художника. И тот, на свою беду, нагнулся за упавшим с головы беретом. Из-под многочисленных ног послышалось оканье и стоны. Лиза оглянулась. Бирсов вставал, держась за поясницу. Помимо него открытие выставки почтили своим присутствием и другие представители творческой интеллигенции. Близнецы Угрюмовы улыбались до ушей, как всегда, доказывая этим, что фамилия им совсем не подходит. Похожая на воблу авангардистка Лапицкая обвязала шею двумя платками. В конце толпы, опираясь на клюку, семенил низенький восьмидесятилетний Дымов-Приднепрянский. То ли по нему, как и по Бирсову, протоптались, то ли попросту не вычистил пиджак.