Тут слышит генерал, будто завёт его кто, окликает вроде. Голову генерал поворачивает, — а рядом дева нагая прекрасная стоит, улыбается ему, грудями из стороны в сторону водит. Нахмурился генерал, усталость смертная лицо его сковала, очи чёрные деву щупают.
— Пришла. Я знал.
— Как не придти могла, наречённый мой! С помощью к тебе спешу, в минуту трудную не оставлю.
— Устал я. Скоро ли свобода?
— Потерпи, дорогой мой. Не долго осталось, а пока делай, что надобно, и не думай что будет.
Подошла дева к генералу, щёки старые руками тонкими гладит, к устам его припадает, целует страстно. Только стонет генерал:
— Больно мне. Тяжки поцелуи твои.
— Знаю я, да сколько лет уже терпишь. Потерпи ещё немного.
Дева голову поворачивает, на поле боя смотрит.
— Бегут?
— Бегут, стервецы. Кликуна испугались.
— Немудрено, что испугались. Тебе с ним в схватку вступить придётся. Только ты Кликуна одолеешь.
— Вестимо…
Заржали кони белые, глотки открыли, слюнями на ветру полощут, генерала подзадоривают.
Гнал Кликун солдат генераловых, по степи, по пригоркам да оврагам. Далеко вперёд ушёл, погоней увлёкся, мужиков своих позади оставил. И не было, казалось, спасения слугам генерала, всех смерть верная ждала. Да только видит, Кликун, как шагом суровым к нему человек идёт. В кителе с погонами, ордена на груди звоном исходят. За лицо морщинистое память Кликуна хватается, свербит о чём-то. Замедляет Кликун бел, мечи опускает, смельчака сквозь удивление разглядывает.
— Ну что, Кликун. Узнал ли меня?
— Узнал я тебя, странник нищий, горемыка безотрадный, генерал кровожадный, душегуб ненасытный, пёс спесивый.
— Хорошо, что узнал. А на лай твой я не обижусь — не почину. Да и будет у нас с тобой время ещё потолковать, кто из нас пёс спесивый.
И прежде, чем мечом Кликун взмахнул, прежде чем щит поднял, блеснула в руках генераловых молния яркая, Кликуна в очи ясные поразила, Кликуну руки обожгла, Кликуну ноги подкосила. Кликуна памяти лишила. Кликуна беззащитным сделала. Отобрала у него мир звёзд среброоких да трав волшебных.
Хохочет генерал смехом чёрным.
Шаги… новые кованые набойки бьются ополоумевшим гулом о бетонные ступеньки моего подъезда. Он поднимается… одышка грузного тела лишает мою душу страсти любить. Он на лестничной клетке… обрюзгшая шея поворачивается из стороны в сторону, ища мою квартиру. Он звонит…
Я вжимаюсь в холодную пустоту комнат. Я превращаюсь в тишину. Я словно младенец, навеки замёрзший во чреве матери.
Властная рука всё также вдавливает кнопку звонка в стену.
Потом он теряет терпение и начинает бить сапогом в дверь, и мне кажется, что его нога, пройдя сквозь дубовую доску дверного проема, достаёт до моих рёбер. Я зажимаю себе рот, стараясь не закричать от боли.
Нога устаёт, теперь он лупит в дверь кулаком. Он рычит. Я задыхаюсь в молчании. Его грудь вздымается от злобы, и до меня долетает скрежет орденов, трущихся друг об друга. Он — оренбургский генерал-губернатор, пришедший по мою душу. Он оставил свой жаркий степной край, двухэтажный дворец с чудесным парком и фонтанами, он шёл по сверкающему железобетонному городу, не обращая внимание на сигналившие автомобили и блики реклам. Он искал меня. Он нашёл меня. Он хочет жертвы…
Быть может, в его карманах, спрятаны молоток и гвозди, а у двери подъезда прислонён к стене деревянный крест.
Генерал-губернатор припадает к двери и тяжело дышит. Он устал. Расплывшееся стариковское тело капитулирует перед крепостью дубовой двери. И в этот миг, с содроганием и чувством стыда, я осознаю всю его ничтожность. Беспомощный старик, задохнувшийся ненавистью.
Мною овладевает чувство, в подлинность которого я отказываюсь верить. Жалость. Я борюсь с искушением открыть дверь, обнять широкие плечи, затянутые в китель. Я хочу завести его к себе, усадить в кресло, подать стакан воды. Я уже представляю, как он, униженный и сентиментальный, горько вздыхает, жалуясь мне на превратности губернаторской доли, и как мы, ночь напролёт беседуем с ним о жизни, проникаясь неподдельным теплом друг к другу.
Я вслушиваюсь в происходящее за дверью, — звуки, долетающие до меня, вызывают ассоциацию со всхлипываниями плаксивого ребёнка. Неужели он и вправду плачет?