Да узнают далее, что тот, кому удастся собрать в чашу слезы Радостного Зверя и испить этой влаги, сможет заставить любого плакать от счастья — ежели запоет и заиграет, охваченный вдохновением, пока действует зелье.
Вот сколь мудро рассудил Акроннион: если бы удалось ему при помощи своего искусства добыть слезы Радостного Зверя, чарами музыки удерживая того на безопасном расстоянии, и если бы оказавшийся тут же друг умертвил Радостного Зверя прежде чем тот перестанет рыдать — а рано или поздно перестают рыдать даже люди, — тогда бы герой сумел выбраться живым и невредимым из логова Зверя, унося с собою слезы, и испил бы он этой влаги перед Королевой Лесов, и заставил бы ее плакать от радости. Потому Акроннион призвал к себе одного бедного рыцаря, которому не было дела до красоты Сильвии, Лесной Королевы, ибо тот рыцарь давным-давно нашел себе милую в лесном краю светлым летним днем. То был вассал Акронниона, копейщик гвардии по имени Аррат; вместе пустились они в путь через поля легенд и добрались наконец до Волшебной Страны — королевства, что, как ведомо всем и каждому, раскинулось под солнцем на много миль вдоль границ мира. По древней, никому не известной тропе вступили они в эти земли, идя навстречу ветру, что задувал прямо из космоса, неся с собою металлический привкус — пыль блуждающих звезд. Так добрались они до открытого всем ветрам домика под соломенной кровлей, где живет Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной: там он сидит у окна гостиной; окна же выходят за пределы мира. В подзвездной своей зале Старик встретил гостей и поведал им предания Космоса; когда же услышал он об опасном испытании, выпавшем на долю смельчаков, то заявил, что покончить с Радостным Зверем будет воистину благим делом — Старик явно был не из тех, кому приходились по душе его развеселые проделки. И вот проводил он гостей через заднюю дверь, ибо от парадного входа не вело ни одной тропы, и даже ступеней там не было — оттуда Старик обычно вытряхивал мусор прямо на Южный Крест. Так пришли они в сад, где росли капуста и цветы, что расцветают только в Волшебной Стране, обращая свои венчики к пролетающей комете; и Старик показал смельчакам путь к тому месту, что сам он называл Недра, — там Радостный Зверь устроил свое логово.
Тогда друзья проделали следующий маневр. Акроннион должен был спуститься по ступеням вместе со своею арфой и агатовой чашей, в то время как Аррат отправился в обход — ему надлежало карабкаться по скале с другой стороны. А Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной, возвратился в свой открытый всем ветрам домик и сердито ворчал себе под нос, проходя мимо капусты, — ох не по душе ему были повадки Радостного Зверя! Друзья же расстались, и каждый пошел своим путем.
Никто не видел их, кроме зловещей вороны, что с незапамятных времен кормилась мертвечиной.
Налетал ледяной ветер, словно дыхание звезд.
Поначалу тропа была крутой и опасной, но затем Акроннион добрался до широких и гладких ступеней, что вели от края обрыва к самому логову, и в этот миг, находясь на вершине лестницы, герой услышал несмолкаемое хихиканье Радостного Зверя.
Тогда Акроннион со страхом подумал: а вдруг ничто не в состоянии умерить веселость Радостного Зверя и даже самый печальный напев окажется бессилен? Однако же он не повернул вспять, но неслышно спустился по лестнице и, поставив агатовую чашу на ступень, запел песнь, называемую Скорбной. В ней говорилось о грозных и неотвратимых несчастьях, что давным-давно, на заре мира, постигли благословенные города. В ней говорилось о том, как боги, и звери, и люди встарь вручали сердца свои гордым возлюбленным — но и встарь не было им никакого ответа. В ней говорилось о золотом сонме прекрасных надежд — но не о том, как сбывались они. В ней говорилось о том, как Любовь бросает вызов Смерти — но и о том, как смеется в ответ Смерть. Довольное хихиканье Радостного Зверя в логове внезапно стихло. Зверь поднялся на ноги в встряхнулся. Веселости у него заметно поубавилось. Акроннион продолжал петь песнь, называемую Скорбной. Радостный Зверь, печально понурив голову, двинулся прямо к нему. Паника охватила Акронниона, но он не умолк. Он пел о неумолимом времени. Две огромные слезы набежали на глаза Радостного Зверя. Акроннион ногою придвинул поближе агатовую чашу. Он пел об осени и увядании. И Зверь заплакал — так плачут в день оттепели снежные холмы; и в агатовую чашу с плеском покатились крупные слезы. Акроннион в отчаянии продолжал петь; он поведал о тех светлых проблесках радости, что не сразу дано осознать — и не дано испытать дважды; о солнечных бликах, что озаряли некогда дорогие лица, ныне ушедшие в небытие. Чаша была полна. Акроннион чувствовал, что обречен: