Кристин ещё раз внимательно посмотрела в микроскоп… Вдруг, обхватив лицо руками, разрыдалась. Немного успокоившись, сказала:
– Как жалко, что твоего дедушки сейчас нет с нами. Я не видела его и не знала, но чувствую, что это был необыкновенный человек и очень добрый.
– Спасибо, Крис. Дед услышит тебя и будет счастлив оттого, что порадовал ещё одного человека. Что же касается мистики, я думаю, нет никакой мистики в этом совпадении. Знаешь ли, дедушка продавал глобусы коллекционерам, из этого всё и вытекает. Возможно, одним из них и был Торнтон. Или он видел глобус у знакомого коллекционера и под впечатлением увиденного написал своё «Местечко без места». Чем не версия или даже не единственно верный ответ на мой истрёпанный вопрос? Лично я отныне вполне спокоен.
– Какая же я дура, Дэн! Ты, и в самом деле, видел это милое местечко задолго до посещения выставки. А я… – переполненная чувствами Кристин не смогла договорить, она снова заплакала и обняла Дэниела.
Глава седьмая
Исключение из табу
Восемью годами ранее.
Почти две недели Дэнби и Маргарет Буштунцы, их одиннадцатилетний внук Дэнни и помощница по дому Сибил находились под пристальными взорами странных посетителей их родного городка. Эти двое приехали сюда с единственной целью: вычислить, когда старик остаётся в доме один и навестить его без свидетелей…
Белокурый мужчина, двадцати пяти-тридцати лет от роду, невысокий, но сутуловатый, с голубыми глазами и мрачной усталостью на худощавом бледном лице, подошёл к калитке. Буштунц, согнувшись, стоял у качелей. Он прилаживал к спинке сиденья новый ремень безопасности.
– Дедушка, извините, пожалуйста. Можно вас оторвать на минутку… на пару минуток, – незнакомец говорил неуверенно, с ужимками, словно ставя запятую после каждого слова. – Вы, разумеется, заняты… я вижу, что заняты, но мне очень нужна ваша помощь.
– К вашим услугам, молодой человек, – Буштунц выпрямился и расправил плечи, как бы подчёркивая, что не такой уж он и дедушка, и подошёл к незнакомцу.
– Давайте отойдём… вот туда. Просто так будет лучше видно. Сейчас вы поймёте, о чём я… Остановимся здесь. Да-да, отсюда видно хорошо. Очень хорошо. Очень хорошо.
Молодой человек замер, глаза его во что-то впились. Несколько секунд он стоял молча. Наконец спросил, хотя уже знал ответ на свой вопрос, потому что в течение двух недель тщательно проверял правильность этого ответа.
– Вот та… вещица, – незнакомец как-то неуверенно, будто таясь, указал рукой на окно лаборатории Буштунца. – Простите, не знаю, как сказать… чья она?
Буштунц улыбнулся: его тронуло, что какой-то прохожий, к тому же довольно молодых лет, приметил в одном из десятков окон на улице, от равнодушных до приветливых, то, что назвал вещицей, и, видимо, заинтересовался ею.
– Вещица эта, как вы изволили выразиться, смотрит из окна вашего покорного слуги. Будем знакомы – Дэнби Буштунц.
– Очень приятно. Арчи Блейк, – незнакомец протянул дрожавшую руку.
Буштунц крепко пожал её.
– Может быть, у меня с языка ненароком сорвалось неверное слово. Простите. Ведь это ваше дитя, не так ли? – мялся Блейк.
– Ну, наверно, всё-таки не дитя, а детище, потому как детьми не торгуют, а сей предмет сделан на продажу. Так-то, молодой человек, – с какой-то грустью сказал Буштунц.
– Славно! Славная работа! Особенно она хороша в ночи, в своём таинственном ореоле, если позволительно так выразиться. Я уже бывал здесь… ночью. Завораживающее зрелище. Очень… очень хотелось познакомиться с мастером… с вами, теперь знаю, что это вы.
На глазах молодого человека появились слёзы. Он вынул из брючного кармана носовой платок.
– Что с вами? Могу я вам чем-то помочь? – спросил Буштунц.
– Простите мне эту слабость. Просто… просто завтра я должен лечь в больницу. Вероятно, надолго. А эта картинка в окне – бальзам для души. Надеюсь, я ещё вернусь сюда после… и снова увижу…
Вид этого человека был настолько скорбный, что, казалось, он уже ни на что не надеется. Буштунцу стало жалко его, и он вдруг решил нарушить своё правило и сделать для него поблажку.
– Арчи, пойдёмте-ка со мной в дом, в мою лабораторию. Что же душу томить – пусть она порадуется.
Обычно Буштунц принимал коллекционеров в комнате на первом этаже. В ней не было ничего лишнего: стол, три кресла и полки для тех глобусов, судьба которых решалась здесь. И то, что старик распахнул дверь в святая святых своего бытия под влиянием сиюминутных обстоятельств, прокатившихся слезой по щеке Блейка, а потом по сердцу Буштунца, было первым и последним в его жизни исключением из табу для себя.