Долго длилось молчание.
– Простите, – обратился Бейл к Кристин. – Я заметил, что вы поглядывали на картину.
– Да. Признаться, от неё веет чем-то жутковатым. Вы не согласны со мной?
(Лица. Искажённые лица. Искажённые до той степени, когда трудно воспринимать их как человеческие. Скорее, жуткие расплавленные маски. В глазах, едва распознаваемых как человеческие, – боль, ненависть, отчаяние. Люди – во власти силы, которая уничтожает их в эти мгновения. Десятки, сотни людей. И ни признака надежды на спасение. Эта гибель – на фоне прекрасных гор, необычно окрашенного неба. Но вечность не для этих обречённых людей. Над всем этим как бы висит перо. С его острия свисает свежая капля краски. Другой конец пера упирается в вершину горы. Прямо над ней – густая тёмная туча. А выше, над тучей – зеркальное отражение этой горы.)
Бейл усмехнулся. В его глазах блеснула живая искорка.
– Это особая картина. Можно сказать, я спас её. Торнтон часто писал в состоянии исступления. Но в тот раз он был за гранью. Не знаю, как передать это словами. Он словно уходил куда-то, а когда возвращался, торопился писать. Торопился запечатлеть на холсте то, что видел мгновением раньше.
– Почему же на картине перо, а не кисть художника? – в недоумении спросил Дэниел. – Сюда явно напрашивается кисть Торнтона.
– Браво, молодой человек! – взвизгнул Бейл. – Вы попали в яблочко!
Бейл встал.
– Я продолжаю и отвечаю на ваш вопрос. Когда Торнтон наконец вышел из транса и, так сказать, со стороны обозрел свою новую работу, он выкрикнул в изумлении… что бы вы думали? Он выкрикнул: «Где моя кисть?!» и, схватив нож, стал уничтожать картину. Не знаю, удовлетворит ли вас такой ответ Торнтона. Другого, увы, у меня нет… Я бросился к нему и умолял его не портить картину. Он подарил её мне.
Бейл снова сел в кресло.
– Власть слов и слёз, – прочитала вслух табличку под полотном Кристин.
– Торнтон больше никогда не возвращался к этой картине. Название ей дал я. Но оно не моё. Когда он писал её, он всё время что-то выкрикивал, вряд ли даже слыша себя. Эти слова, власть слов и слёз, звучали пронзительнее всех остальных. Они звучали как приговор… Простите, я, кажется, увлёкся. Не хотите чего-нибудь выпить?
– Нет, спасибо. Нам надо ехать, – ответил Дэниел.
– Если позволите, задержу вас ещё на минутку. Вы не пожалеете об этом, – сказал Бейл и поднялся.
Он подошёл к стене, на которой висела картина, и, прислонив ладонь к узору на обоях, легко надавил на него – дверца потайного шкафчика в стене открылась. Он взял с полки две вещи: глобус (Дэниел сразу узнал детище Буштунца) и тетрадь.
– Это принадлежит вам, – сказал Бейл, отдавая вещи Дэниелу. – А во мне остаётся стыд за прошлое и благодарность за встречу с вами. И знайте: Тимоти Бейл всегда к вашим услугам.
Дэниел заметно разволновался. Принимая вещи дедушки, он вдруг почувствовал, что должен протянуть этому человеку руку.
– Спасибо вам, – прошептал Бейл, пожимая руку Дэниела двумя своими.
Когда «Хонда» втянулась в бег, а эмоции молча отхлынули, Дэниел сказал:
– Знаешь, Крис, я хорошо вспомнил тот день… день смерти дедушки. А когда Бейл отдал мне его тетрадь, мои руки вспомнили, почему-то, как приняли от дедушки бумажный комочек. Как же я мог забыть?.. А ведь это та самая вещь (я не знаю, пока не знаю, что это), это та самая вещь, которую жаждал заполучить Торнтон.
– Так ты держал её в руках?!
– Держал бумажный комочек – вещь была внутри.
– И ты совершенно не догадываешься, что это было?
– Нет, я уже сказал.
– А меня так подмывало спросить Бейла об этой вещи, о том, что было нарисовано на том листе…
– Хорошо, что не спросила, Крис: одно дело – обстоятельства смерти Буштунца, это важно, а совершенно другое – наше любопытство.
– Ты прав, – согласилась Кристин.
– Но как я мог забыть?! Крис? – вдруг Дэниел вспомнил что-то.
– Что, Дэн? О чём ты сейчас подумал?
– Лопнула моя простая версия…
– Какая версия?
– Что Торнтон подсмотрел «Местечко…» в окуляр микроскопа. Подсмотреть-то он подсмотрел, но через много лет после того, как написал его. С какого живого уголка писал он свою картину? Ведь этот уголок – родина моего деда.
Восемью годами ранее.