— Умер?! Как?!
— Я не знаю подробностей, но мне сказали, что он пытался спасти твою жизнь… — «Правда, не особенно удачно», — добавила про себя Ксюша.
— Нет! — по лицу Даши тут же ручьями потекли слёзы.
— Даша, перестань. Тебе нельзя плакать сейчас, ты ещё не выздоровела, — Ксюша попыталась обнять подругу.
— Оставь меня! — Даша отмахнулась от её объятий. — Мне незачем жить, если он умер!
— Не глупи, — Ксюша залепила ей пощёчину. Она слышала, что это лучшее средство от истерики. И когда Даша удивленно воззрилась на неё, произнесла медленно и отчётливо:
— Ты хочешь сказать, что он погиб зря?
***
Ман помогал Ксюше собирать вещи. Даша в очередной раз незаметно выскользнула из комнаты, чтобы оставить их наедине и заодно тихо поплакать где-нибудь в уголке.
— Это был рискованный шаг, — сказал Ман тихо, чтобы Даша их не услышала.
— Тем не менее, действенный, — отозвалась Ксюша так же тихо. — По правде говоря, я никогда бы не решилась на такое, задумайся я хоть чуть-чуть, но это было минутное вдохновенье.
В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла Даша. Тушь у неё расплылась и растекалась по щекам чёрными полосами. В одной руке она держала корзину цветов, в другой — распечатанное письмо.
— Ксюша! — закричала она. — Ксюша, как ты могла! Ты сказала, что он умер, а он вот — это его почерк, и число сегодняшнее!
— Но она сказала правду, — вступился Ман.
— Это как же? — гневно воскликнула Даша.
Ман опустил на пол собранный чемодан.
— Пойдёмте. Есть кое-что, на что вам стоит взглянуть.
***
Часовня, стоявшая на обдуваемом всеми ветрами холме у моря, была та самая, на пороге которой в памятную ночь рыдала Ксюша. Заходящее солнце играло на шпиле её островерхой башенки в готическом стиле, пробиралось внутрь через узкие решётчатые окна и бросало желтовато-розовые блики на два саркофага, стоявшие у стен, как и в подвале виллы. На том, что стоял справа от входа, значилось: «Ричард Львович Грей», а на том, что слева — «Граф Дормедонт Александрович Храповицкий».
— Это что шутка такая?! — завизжала Даша. — Видеть вас обоих больше не хочу!
— Просто спроси у него об этом, ладно? Ты ведь встречаешься с ним сегодня после заката, верно? — Ксюша не хотела, но ударения на словах «после заката» вышло само собой.
Даша просто задыхалась от гнева:
— Я…! Я…! Я не только спрошу — я… я… всё-всё ему про вас расскажу! Вы… вы… подлые! — она выскочила из часовни и стала спускаться по тропинке к пляжу.
— Я тоже пойду, — сказал Ман.
— Подожди. Как, по-твоему, можно снять это проклятие? Ты ведь ангел, ты должен знать.
— Ну… как ангел, я могу лишь сказать, что такого рода проклятие способна снять только Любовь — высшая всеобъемлющая Любовь, лишённая всякой человеческой мелочности. Пути могут быть разные, я уже говорил, что не силён в черной магии.
Ксюша рассеяно кивнула. Она села на прогретые солнцем каменные ступени и стала смотреть на море. Ман ушел.
Граф появился через час после захода солнца и выглядел обычным человеком (в отличие от их последней встречи), разве что одетым весьма и весьма старомодно. Он остановился напротив Ксюши и спросил несколько раздраженно:
— Что Вы здесь делаете? Я же просил Вас уехать.
— Я думаю над этим, — отозвалась Ксюша.
— И что же вы думаете?
— Я всё ещё не уверена, что совесть позволит мне уехать без Даши.
— Разве она не едет с Вами?
— Нет. Ваш компаньон прислал ей прочувствованное любовное письмо, теперь её можно будет увезти только связанной и с кляпом во рту. Я одна с этим не справлюсь.
Возникла неловкая пауза, которую нарушил Дормедонт Александрович:
— Что ж, — сказал он, — тогда мне не остается другого выхода — я буду учить Вас.
— Учить чему?
— Защищать себя. Только не сегодня, я всё ещё не очень хорошо себя чувствую.
Они опять помолчали немного, после чего он спросил:
— Вам не холодно здесь, на ступенях? Может, немного пройдёмся по пляжу?
— С Вами хоть на край света, — шутливо отозвалась Ксюша.
Дормедонт Александрович пристально посмотрел на неё, и в его взгляде скользнула боль. В этот момент Ксюша поняла, что сказала правду. Открытие было поистине пугающим и в то же время приятно завораживающим. Поднимаясь, она с удовольствием опёрлась на предложенную им руку — ту самую руку, которую она могла ненароком оторвать, когда переносила бренные останки в подвал усадьбы из леса. У неё до сих пор внутренности завязывались в узел от одного воспоминания об этом. И Ксюша не переставала удивляться тому, как она это пережила. Но ведь это мёртвое тело — это всего лишь его тюрьма, а он…